Железная Шахта
Железная Игра
Глава 3. НЕВИДИМЫЙ ВРАГ
· Познай самого себя
· Что такое «кислородный долг»?
· Яков Куценко, Николай Шатов и другие
· Наука требует жертв
· Шесть факторов потери сознания
"Шоки, которые подкарауливают меня на соревнованиях, - думал я, - наверное, связаны с подъемом больших весов. Значит, эти ощущения должны как-то повторяться и на тренировках. Надо разработать программу наблюдений над собой, и рано или поздно разгадка придет".
Увы, я оказался большим оптимистом. Странное дело: мой "невидимый враг" почти никогда не появлялся на тренировках. Я менял режимы работы, поднимал то большие, то малые веса, то быстро, то медленно, испытывал множество самых разных ощущенией, но сознание неизменно оставалось ясным, ни разу даже не потемнело в глазах. Даже копирование хода олимпийских соревнований ничего не дало.
Но я знал, что враг не исчез. Он притаился и лишь ждет удобного момента, чтобы снова обрушиться на меня. Впрочем, подчас он избирал и другие жертвы.
И каждый раз обязательно на соревнованиях, точно вход на тренировки был для него закрыт.
На соревнованиях я стал не только участником и болельщиком, но и наблюдателем. Старался не упускать ни одну мелочь.
Перед началом упражнения многие атлеты производили гипервентиляцию, то есть произвольно усиливали частоту и глубину дыхания. Есть ли в этом смысл? Окислительные процессы в мышцах, дающие им энергию для сокращения, обязательно требуют кислорода. Если движение выполняется долго и не слишком интенсивно (например, медленный спокойный бег), потребность в кислороде целиком восполняется за счет дыхания. Но вот спортсмен делает резкий рывок, потребность в кислороде сразу возрастает во много раз, а взять его неоткуда. Пока-то участится дыхание, и воздух в возросшем количестве попадет в легкие, и гемоглобин свяжет кислород, пока-то последний по бесчисленным капиллярам (им ведь тоже требуется время, чтобы увеличить просвет) попадет к адресату - мышцам. На это потребуется около минуты. За счет каких же ресурсов бегун практически мгновенно увеличивает скорость в несколько раз?
Ответ давно известен. Дело в том, что окислительные, процессы могут происходить как с участием кислорода (аэробно), так и без него (анаэробно). Разумеется, и во втором случае кислород тоже обязательно понадобится, но не сразу. Пока длится рывок, организм работает как бы в долг. Так, во время забега на 100 метров бегун успевает поглотить из воздуха всего 5-10 процентов необходимого ему кислорода. Остальные проценты - так называемый "кислородный долг" - будут возвращены организму уже после того, как спортсмен пересечет финишную черту. Поэтому так тяжело и глубоко дышит бегун, неторопливо идя вдоль аплодирующих трибун.
Жим штанги занимает еще меньше времени, чем стометровка. Тогда к чему же гипервентиляция? Пока нет работы, организм все равно не будет "глотать" лишний кислород. А начавшись, работа промелькнет так быстро, что все равно может быть осуществлена лишь . одним - анаэробным - путем, в долг. Значит, гипервентиляция лишь дань старой привычке, ничего не значащая и совсем необязательная серия вдохов и выдохов.
Увы, значащая. В отрицательном смысле. Еще сорок лет назад Гендерсон, Хаггорд и Горвей установили, что произвольное учащение дыхания оказывает угнетающее воздействие на кровообращение. Да, природа дала нам право на произвольное управление дыханием (во многих случаях это просто необходимо), однако, когда необходимости нет, организм по-своему пресекает этот "произвол". В 1963 году Браун в своих фундаментальных опытах показал сужение сосудов мозга при гипервентиляции. И уж совсем наглядно два года спустя Вуленвебер, изучая у больных с трепанацией черепа влияние гипервентиляции на кровоток, обнаружил его заметное уменьшение.
Приблизительно в то же время Айзава с соавторами дал цифровое выражение этого явления: при возрастании легочной вентиляции в среднем на 34,5 и 32,2 процента сопротивление сосудов соответственно увеличилось на 45,5 и 30,1 процента. Здоровые люди реагировали на гипервентиляцию подобным же образом: за час кровоток в мозгу уменьшался на 68 процентов по сравнению с исходной величиной, или на две трети.
Гипервентиляция ударяет и по сердцу. Как установила Е. Р. Соколова (1966), наступала аритмия, синусовый ритм сменялся узловым, блокировались ножки пучка Гиса. Проще говоря, развивалась сосудистая недостаточность. Естественно, в самом начале 50-х годов
я об этом ничего не знал. До первопричин феномена мне предстояло докапываться самому.
Между тем "железная игра" все больше и больше увлекала меня. Я не только учился, но и ездил на сборы часто выступал на соревнованиях. Жадно впитывал указания тренеров.
Вспомнишь те годы, и встает в памяти великолепный атлет, 14-кратный чемпион страны Яков Куценко. Еще шла война, когда он, словно глашатай новой славы нашей тяжелой атлетики, мировым рекордом заявил о неубывающей мощи советских силачей.
"Меня военкомат послал в танковое училище, - вспоминал Яков Григорьевич. - В холодных, мокрых сараях Кунгура мы изучали боевую технику. А спорт? Только один раз я вспомнил, что я спортсмен, когда старшина сказал: "Тебе для поддержания сил приказано давать две порции супа".
Потом на тагильском заводе мы ремонтировали танки. Работали по 20 часов в сутки. Достойны ли мы были хоть чем-нибудь тех, кто на фронте?
А 12 декабря 1944 года в Киеве в холодном незастекленном Дворце спорта состоялся спортивный вечер. Не знаю, из каких сил (их просто не было!) я толкаю 171 килограмм! Мировой рекорд!
Это были самые дорогие для меня килограммы и самая большая победа за всю мою жизнь".
В "железной игре" Куценко всегда был ее певцом и вдохновенным оратором, человеком чувства, порыва... Необыкновенно точно умел он уловить момент, когда нужно было вмешаться, снять у ребят нервное напряжение, поднять их боевой дух. И делал это Куценко так просто и естественно, что все выходило словно само собой.
Однажды в грозовой атмосфере не больно ладно складывавшегося чемпионата, увидев тень на лице нашего "мухача", Яков Григорьевич на полном серьезе спросил:
- Слушай, а ты хорошо продумал, какой приз тебе получать?
(Это было давно. Золотые медали за первые места тогда еще не вручали. Победителей награждали призами: спортивной формой, часами, фотоаппаратами, даже посудой...)
- А что? - встревожился спортсмен, хотя до призов было еще далеко.
С серьезным, озабоченным видом Яков Григорьевич взял его за пуговицу, отвел в сторону и начал рассказывать о том, как однажды мини-богатырь Георгий Попов выиграл первое место и в награду получил кожаное пальто-реглан. Можно было взять другую вещь, но он выбрал именно пальто. Попов испытывал видимое удовольствие. Так бы оно и шло, если бы честно заработанную радость невольно не перечеркнул тяжеловес Серго Амбарцумян. Ему, как и Попову, тоже вручили кожаное пальто. И из-за такой несправедливости Георгий начал страдать. Нет, он не ставил под сомнение победу Серго. Причина крылась в другом. Амбарцумян был большим, можно даже сказать, громоздким человеком. И хотя на весах спортивной славы его победа признавалась равной победе более легкого штангиста Попова, увы, в полном согласии с установлениями торговли на прилавке пальто Амбарцумяна стоило чуть ли не в два раза дороже. Больший размер - большая цена. Кажется, все правильно, но Попов почувствовал себя глубоко уязвленным и, взывая к справедливости, направился к судьям и потребовал:
- Дайте мне такое же пальто, как и у Амбарцумяна!
- Разве мы вручили вам неподходящий размер? - Размер подходящий, но...
- Тогда в чем же дело?Ну как тут объяснишь! Большое "справедливое" пальто сидело на Попове мешком, полы его волочились по земле. В нем можно было бы потешать народ, но носить нельзя. А то, которое было в самый раз - приз ведь, почетная награда, а не магазинная покупка, - не подходило из-за вызывающе низкой цены. Ну как тут быть? Как увязать гордыню, размер и здравый смысл?
Свои многочисленные истории Куценко рассказывал в лицах, копируя речь каждого персонажа. И этот театр одного актера так всех всегда увлекал, что в дружном смехе на какое-то время тонуло тяжелое бремя спортивной борьбы.
Николай Иванович Лучкин был несравненно серьезней. Худощавый, внешне мало похожий на атлета, он постоянно осмысливал и переосмысливал все, что происходило на помосте. Может быть, из-за этого его лицо неизменно имело слегка озабоченный вид. Из бесед с ним я почерпнул немало ценных сведений, которые потом не раз оказывали мне добрую службу.
Другой Николай Иванович - Шатов. Обычно он говорил просто, но в торжественные моменты или когда в команде что-нибудь случалось вдруг начинал употреблять слова, ему чуждые. Помню, как однажды, собрав нас, он горячо, воскликнул, подводя итог своим обидам:
- Что я вам, козел преткновения, что ли?!
- Николай Иванович! Вы о чем? Ничего такого не было.
- Товарищи атлеты! - торжественно и даже с некоторой угрозой продолжал Шатов. - Не виляйте!
Не выйдет. Я хочу, вам со всей ответственностью сказать, что в кулуаре идут разговоры о нарушении режима дня и принятии спиртных напитков, а некоторые спортсмены, не буду указывать на лица, занимаются даже амурными делами...
Вопреки своим словам Шатов обычно в такие моменты замолкал и в упор смотрел на виноватого.
- Николай Иванович! - восклицал тот. - Ну зачем вы так говорите?
- Да, да! - возвышал Шатов свой голос. - Дело было. Ты взял ее под ручку, и вы удалились в сторону леса...
(В те времена в прессе промелькнуло несколько сообщений о нарушении наших воздушных границ и выражение "самолет удалился в сторону моря" надолго стало популярным. Его варьировали на всякий манер.)
Мы все любили Николая Ивановича. Он был добрым, отзывчивым человеком. А в прошлом - большим атлетом, неоднократным чемпионом СССР, рекордсменом мира. Он одним из первых советских атлетов начал штурмовать мировые рекорды. Многочисленные боевые награды свидетельствовали о его подвигах в знаменитом ОМСБОНе.
Сборов было много, но я не мог себе позволить посещать все подряд. Учеба требовала времени. Бросать надолго секцию я тоже не мог.
Медицинский институт постоянно питал меня сведениями, которые сразу же становились моими помощниками в спортивной борьбе. Изучение анатомии, биохимии, физиологии рождало догадки, которые мне не терпелось проверить на себе. Маленькие личные открытия радовали, обнадеживали. Разочарования и ошибки заставляли с еще большим упорством грызть гранит наук.
На соревнованиях я теперь видел не только внешнюю сторону событий, но и многое из того, что раньше было скрыто от моих глаз. Наука, учеба словно подарили мне второе зрение. Мысленным взором я "наблюдал" работу органов и систем атлетов, старался понять, как влияет борьба с тяжестью на сердце и легкие, на мышцы и нервы, откуда он приходит, мой невидимый враг.
...Штанга, поблескивая набором дисков, ждет очередного претендента на победу. Вот он появляется из разминочного зала, хрустя канифолью, ступает на помост, встряхивает руками, замирает, стоя над тяжестью, которую сейчас придется штурмовать. Последние секунды перед стартом.
Атлет, словно вслушиваясь в себя, прикрывает глаза. Грудь его высоко вздымается. Вдох, выдох, вдох, выдох... Дышит мощно и глубоко.
"Так, легкие захватили избыточную порцию кислорода, - думаю я про себя. - Углекислоты в кровяном русле меньше, чем нужно. Это непорядок. Природа не любит отступления от своих законов. Сейчас датчики, обслуживающие сердечно-сосудистую систему, дадут команду: сузить сосуды, уменьшить потребление О2..."
Штангист берется за гриф. Мощно тянет его вверх. Дыхание при этом, естественно, заперто.
"Зачем ты так глубоко дышал? - мысленно спрашиваю я атлета. - Кислород все равно не успеет дойти до мышц. Работа будет выполняться за счет внутренних резервов, анаэробно. Гипервентиляция - пустой номер. Дань обычаю. Только и всего".
Штанга уже на груди. Сосуды мозга - вследствие форсированного дыхания - сужаются. Штангист обманул самого себя. Это как если бы перед атакой он подал команду "отбой". Что-то будет дальше?
Судья дает хлопок - сигнал начать жим. Лицо штангиста багровеет. Натуживание. Задержка дыхания. Огромная статическая работа. Внутригрудное и внутри-бргошное давления быстро растут. Скачком. В эти мгновения пульс, будто захлебываясь, начинает частить, венозное давление растет, сердце почти наполовину уменьшается в объеме: из-за повышенного внутригрудного давления "пересыхает" венозный приток крови.
"Натуживание и работа быстро уменьшают насыщение крови кислородом, - мысленно отмечаю я. - Если затянет упражнение, посадит мозг на голодный паек. Ого, штанга еле-еле ползет вверх. Ну, ну, еще! Молодец, взял! Как мы себя чувствуем? Походка неверная, слегка покачивается. А если бы ему обойтись без гипервентиляции? Что тогда?"
И, словно надеясь найти точный и быстрый ответ, провожаю глазами следующего атлета, который уже выходит на помост.
Мой невидимый враг "любит" не только меня одного. Иногда он выбирает и другие жертвы и тогда... В своей книге "Соленые радости" Юрий Власов как бы изнутри, описал ощущения атлета, работающего на грани шока.
"В последней попытке я не соразмерил усилие. Гриф завалился на шею и перекрыл вены. Я балансировал ногами, чтобы удержать пол. В этих кровавых сумерках важно было не потерять баланса. Штанга лишила возможности дышать. Любая задержка в таком положении увеличивает риск потери сознания.
Ноги глубже и глубже увязали в досках помоста. Я не видел судей, зала и ламп. Я ловил ногами равновесие и старательно продвигал вес...
В общем-то я был приучен к такой работе. Обычный режим, работы на закрытом дыхании. Знал его до мельчайших подробностей. Все ощущения были знакомы, даже шоковые. Тренировки с предельными весами просветили на этот счет. Главное - уложиться в считанные мгновения до того, как наступит шок.
Я всматривался в этот мир вспышек, треска сухожилий, гудения мускулов и крови, фиксируя степени напряжения, переключения напряжения, исправляя все неточности тысячами других малых напряжений. Я ложился в Мир напряжения, где все было известно, во всяком случае, неново. И я гнал по нему вес.
В жгучих сумерках я уже видел ту точку! Я должен был преодолеть участок, где мышцы передают усилие другим мышцам. Но эта главная группа мышц в данном положении не может развить предельную силу. Наивыгоднейшее положение для нее еще впереди. И если скорость недостаточна, вес застрянет.
Я видел ту точку, узнавал эти напряжения. Я узнавал цвет, жар, стон. Я разворачивал мышцы, подкладывал мышцы и продвигал вес, продвигал...
Стремительно изменялось давление на руки. Проскочить! Уйти спиной и отыграть несколько сантиметров! Но главное - руки, руки!
Я был оглушен мышцами. Они выкатывали вес в реве и натяжениях. Штанга ползла где-то на уровне моего лба.
Я слабел, теряя сознание, но все в моей машине было добротно налажено. Все подчинялось моим командам. Я проваливался в забытье, а мышцы продолжали гнать вес. Теперь все зависело от того, что случится раньше: потеряю сознание или штанга пробьется вверх и судья даст команду: "Опустить!" Эту блаженную команду победы!..
Миг, когда замкнулись лопатки на моей спине, означал только одно: я опередил шок! Как поступать дальше, я тоже знал: я умел ориентироваться в этой мгле. Команду судьи я не рассчитывал услышать. Я про себя вымерил секунды фиксации и бросил штангу.
Но как уйти, не упав! Я ослеп, я отчаянно удерживал равновесие. Я не видел судейских ламп, хотя они вспыхнули буквально под носом.
Я стопами слушал доски помоста. Я дышал жадно и часто. Эти секунды свободы должны были вернуть сознание. Я был неподвижен. Я знал, что будет и как вести себя. Я твердил: "Стоять! Стоять!.." Улыбка стыла на губах".
В конце концов, то что само собой происходило на соревнованиях и что никак не поддавалось моделироваванию на тренировках, мне удалось воспроизвести вообще без всякого веса в руках. Я догадался: "взрывчатая смесь" получается из сочетания гипервентиляции и натуживания. Причем в определенной последовательности.
Сначала первая, затем второе с интервалом в несколько секунд.
Без натуживания большой вес не поднять. Это физиологически невозможно. Натуживание возбуждает дыхательный центр, что рефлекторно сказывается на скелетной мускулатуре, которая получает возможность развить максимальные усилия. Таким образом, натуживание в ходе подъема штанги полезно и необходимо.
Значит, загвоздка в гипервентиляции? И, частично модифицировав опыт Бюргера (1926), я начал по своему желанию воспроизводить шок.
Помню разговор на кафедре нормальной физиологии Свердловского медицинского института. В 1957 году, закончив институт, я стал там аспирантом. Руководителем моей темы был доктор биологических наук профессор Н. К. Верещагин. Вот ему-то однажды я и сказал:
- Николай Константинович! Хотите посмотреть, как теряется сознание?
- Как это так?
- Несколько нехитрых движений - и готово. Человек отключается.
- Это, наверное, опасно?
- Не беспокойтесь. Я производил опыт десятки раз. Все будет нормально.
Он долго колебался, не зная, разрешать или нет. Наконец посмотрел на мое улыбающееся лицо и сдался.
- Наука требует жертв, - заключил он. - Давайте.
На всякий случай Верещагин распорядился, чтобы ассистентка принесла адреналин для стимуляции сердечной деятельности, нашатырь. Поставил перед собой коробочку со шприцем. Я включил осциллограф, который записывал давление в моей плечевой артерии:
- Обратите внимание, Николай Константинович, как при этом опыте изменяется тонус сосудов.
Я взял в рот загубник: U-образный манометр должен был замерить степень натуживания в миллиметрах ртутного столба. Опыт начался.
Первым делом несколько глубоких акцентированных вдохов и выдохов. Последний раз, набрав в грудь побольше воздуха, я произвел натуживание (столбик ртути в манометре поднялся до отметки 150 миллиметров). Первая, вторая, третья секунда... На исходе пятой в глазах поплыли "белые мухи", все стало размытым и неясным и вдруг, опрокинувшись куда-то, исчезало совсем... (Были случаи, когда потеря сознания сопровождалась клиническими судорогами.)
Когда через 7-10 секунд я вернулся в этот мир, профессор выглядел очень довольным, хотя с его лица еще не сошел некоторый испуг.
- Аркадий, а вы не думаете, что такая чувствительность присуща только вам?
- Может быть, у меня это ярче выражено. Но вообще это свойственно всем людям без исключения.
(Любопытствующий читатель в упрощенной форме может повторить этот опыт, сделав несколько частых и глубоких вдохов и выдохов и затем произведя натуживание на вдохе. Сознание он, вероятнее всего, не потеряет, так как без подготовки сильную степень натуживания ему развить не удастся, а вот головокружение он ощутит наверняка.)
Через несколько дней опыт повторили на студенте-добровольце и с тем же результатом. Во время опыта мы наблюдали сердце под рентгеном и могли видеть, как его объем с 700-800 кубических сантиметров сократился до 500.
Многократные натуживания, но без предшествующей гипервентиляции к потере сознания никогда не приводили. Для тяжелой атлетики, для ее чисто утилитарных целей это было прямым указанием на то, чего нужно на помосте избегать.Между тем я научился наконец воспроизводить явление и со штангой в руках, на глубоком вдохе мед-ленно поднимая вес. Ребята изрядно повеселились и поволновались одновременно, видя, как их тренер закатывает глаза и, роняя снаряд, рушится на помост. Уже после первых коротких объяснений они поняли главное: перед стартом не надо делать гипервентиляцию, не надо поднимать штангу на глубоком вдохе, движение нужно стараться закончить как можно быстрее.
Между прочим, косвенным подтверждением врёдности искусственной гипервентиляции для меня стали работы новосибирского врача, кандидата медицинских наук К. П. Бутейко, который по своему методу успешно излечивает от бессонницы, бронхиальной астмы, стенокардии, гипертонии, головных болей, одышки, спазм головного мозга и сердца, повышенной возбудимости и некоторых других заболеваний.
Исследуя на физиологическом комбайне (комплекс приборов) перечисленные болезни, Бутейко установил, что одной из причин их возникновения и развития является нарушение дыхания. Это проявляется в виде хронической гипервентиляции - углубление и учащение дыхания сверх нормы в движении и покое. Установив, что
неправильное дыхание поддаётся волевому исправлению, Бутейко на этой основе разработал принципиально новый метод диагностики, предупреждения и бёзлекарственного лечения болезней путем волевой; нормализации дыхания."Хроническая гипервентиляция, наблюдаемая у больных, страдающих перечисленными выше болезнями, - пишет Бутейко, - практически не увеличивает насыщения артериальной крови кислородом, так как кровь при нормальном дыхании до предела насыщена им (96-98 процентов). Однако усиление легочной вентиляции вызывает чрезмерное удаление углекислоту (СО2) из организма, что приводит к спазмам бронхов и сосудов головного мозга, сердца, конечностей, а также более прочному соединению кислорода с кровью.
Уменьшение количества углекислоты в организме ведет к уменьшению притока кислорода к тканевым клеткам сердца, мозга и других органов, повреждает бронхи и сосуды, возбуждает нервную систему, ухудшает сон, вызывает одышку, головные боли, приступы стенокардии, шум в ушах, нарушение обмена веществ, ожирение, увеличение холестерина в крови, повышение или понижение давления, дискенезию желчных путей, запоры и другие нарушения".
Ученый считает, что показателем полноценности всей системы дыхания является возможность длительной его задержки после вдоха. У здорового человека она должна быть не менее 60 секунд. Чем меньше глубина дыхания и его частота, тем здоровее и долговечнее организм. Но обратимся к штанге. Практика была удовлетворена, но в научном смысле механизм потери сознания у штангистов еще не был раскрыт до конца. Феномен объяснялся комплексом факторов. Уменьшение мозгового кровотока, сужение сосудов, исчезновение прослушиваемых тонов на плечевой артерии, затруднение доступа крови к сердцу, сдавливание легочных капилляров, резкое до минимума, уменьшение ударного и минутного объема крови... Фактов много, но как их связать воедино. В чем первопричина явления?
В некоторых случаях создавалось впечатление, что в основе потери сознания лежит остановка сердца. Для проверки гипотезы были поставлены новые опыты. Моделируя потерю сознания по описанному методу, мы на точной аппаратуре записали несколько параметров работы сердца.
Лет десять назад в Москве в стенах Центрального научно-исследовательского института физкультуры вдруг разгорелся спор. Кто-то, уже не помню по какому случаю, спросил:- Что лежит в основе потери сознания у тяжелоатлетов?
Присутствовавший при этом профессор В. Л. Карпмай ответил:
- Остановка сердца.
- Потеря тонусов, - ответил я. - Сосуды вначале сужаются, а потом резко расширяются.
Разгорелся спор. Пришлось мне вспомнить свою недавнюю работу. Мы - благо, все было под рукой - записали поликардиограмму, фонокардиограмму, сфигмограмму с височной артерии... Короче говоря, в ходе опыта с потерей сознания получили информацию, которая достоверно рассказала нам о работе сердца и помогла разрешить спор. И вот что мы увидели.
Потеря сознания никогда не сопровождалась остановкой или даже замедлением сердечной деятельности. Наоборот, наблюдалась тахикардия - учащение пульса, хотя вместе с тем при потере сознания сердечный выброс резко уменьшался. Сердце частило, но, образно говоря, почти вхолостую. Уменьшение сердечного выброса и "игра сосудов" тотчас после прекращения натуживания (во время него сознание не пропадает) и вызывали острую анемию мозга и, как следствие, короткое отключение атлета "от мира сего". Интересно, что, когда я только начинал исследовать гипервентиляцию и последующее натуживание, мне казалось, что тяжелоатлетический помост - единственное место в мире, где понимание этого явления приобретает Практический смысл. Как выяснилось, это далеко не так. Например, привычка производить гипервентиляцию широко распространена среди ныряльщиков в глубину. Если в тяжелоатлетическом спорте это грозило потерей подхода или, в крайнем случае, медали, то у ныряльщиков потеря сознания (Graig, 1961) иногда приводила к смертельному исходу.
Есть и другие виды человеческой деятельности, где опасная комбинация "форсированное дыхание - натуживание" и последующая потеря сознания, пусть даже всего на несколько секунд, неминуемо оборачиваются смертельным риском.
Авиация... В своей книге "С крыла на крыло" летчик-испытатель Игорь Шелест вспоминает драматические моменты из своей богатой летной биографии:
"В задании было шесть пикирований с перегрузками от 5 до 8 при скорости от 500 до 650 километров. Затем четыре бочки - две влево, две вправо, вот и все. Я выполнил пятое пикирование, достигнув 600 километров, и довел при выходе перегрузку до 7. Следующая должна быть 8 на скорости 650 километров. Я стал энергично тянуть ручку на себя, но стрелка остановилась на 7 - сдвинуть ее дальше так и не удалось. Решил повторить и, набрав вновь исходную высоту 5000 метров, пошел на пикирование в седьмой раз. Когда скорость достигла 650 километров, потянул ручку так решительно, что почувствовал, как огромная силища стремится сложить меня пополам. Шея как бы ушла в туловище, веки почти закрыли глаза, я весь как-то сник и опустился.
...Машина, только что целившаяся в часовенку на холме, поведет носом вверх. Это перелом угла. А ты взгляд на акселерометр (он у самого стекла, нарочно в поле зрения) и тащи ручку на себя, как бы она ни упиралась. Тащи так, чтобы упрямая, тяжелая стрелка указателя перегрузки добралась до пяти с половиной. Доберется - подержи. Тебя сожмет всего, будто по-уменьшит росту, а машина затрясется и, чуть поводя носом, как под ударом хлыста, заторопится, станет выходить из пика. В стальном брюхе кабины дикий вой и рев резонируют страшно. Это максимальное напряжение, всего несколько секунд...
...Удивительно, что творит перегрузка: щеки, губы отвисли, складками кожа над бровями, скулы как у мертвеца".
Да, в таких условиях человеческое тело испытывает огромные перегрузки. Без напряжения их не перенести. Перегрузки возникают не только в пикировании. Летчик Е. Смирнов пишет: "Два истребителя ведут учебный воздушный бой. Один атакует, другой пытается выйти из-под удара. Тяжелые волны перегрузок втискивают летчиков в сиденья. Свинцом наливаются руки, ноги, плечи, туловище. Трудно поднять голову, веки глаз. Трудно следить за "противником", предугадывая его действия, рассчитывая свои маневры. А напряжение боя все растет. И в такой ситуации все может решить именно устойчивость организма к перегрузкам, физическая сила".Словно продолжая эту мысль, майор С. Грибанов писал в "Красной звезде": "Еще в аэроклубе старые пилоты-инструкторы, прошедшие войну, помню, советовали своим ученикам постоянно тренировать брюшной пресс. Если мышцы его слабо развиты, вялые, то такой пилот хуже переносят нагрузку. В воздушном бою это неминуемо приведет к поражению. Ведь и противоперегрузочный костюм, и высотный компенсирующий костюм устроены так, чтобы именно на брюшную полость в первую очередь оказывать давление. Лучшим же, безотказным "поясом" для пилота был и всегда останется железный мускулистый брюшной пресс. И это не культ тела, а железная необходимость.
Известно немало случаев, когда летчики от перегрузок в воздухе теряли сознание, в то же время те, кто посильнее, выдерживали. Есть примеры решительных действий в аварийной ситуации, когда мышцы рук пилота испытывали тянущие усилия до 50 килограммов. А чтобы быть готовым преодолеть эти трудности, требуются лишь незамысловатый резиновый амортизатор, эспандер, гантели да час ежедневной тренировки. Думается, что в сочетании с обязательной в армии плановой физической подготовкой, со спортиграми, кроссами, плаванием именно атлетизм мог бы стать надежным помощником в деле воспитания сильного и закаленного воина".
Итак, не столь уж исключительны ситуации, способные потребовать от человека огромного напряжения, огромной физической выносливости. И в этих условиях, когда каждая секунда - это жизнь или смерть, даже несколько не к месту сделанных вдохов и выдохов могут подчас оказаться опаснее любого врага. И это не преувеличение, не досужие домыслы, а сама реальность. Реальность, на которой наука давно остановила свой пристальный взор.
...Устремившись вниз, самолет, как коршун на добычу, стремительно падает к земле. Пора выходить из пикирования. Нос машины начинает подниматься. Еще немного, и она снова легко взмоет к небесам. Но вдруг, словно раздумав, самолет с гибельной скоростью опять устремляется вниз. У людей, следящих за ним, спазма страха сжимает сердца. Последние десятки метров. Поздно! Уже ничего нельзя изменить. Громовой удар потрясает земную твердь. В мгновение ока красивая стремительная конструкция превращается в бесформенную груду искореженного металла с шапкой грязного дыма над ней.
Потом многочисленные комиссии будут копаться в обгоревших обломках, ломать головы, пытаясь понять, что произошло, какая отказала в самолете деталь. И не найдут ничего. Потому что сломался не самолет. Сломался человек.Вот точные факты. Рагман (1973 г.) приводит сведения, относящиеся к периоду с 1966 по 1972 год, о 32 случаях потери сознания у летчиков. Как правило, это происходило во время выхода из пике, то есть в те секунды, когда резко увеличиваются перегрузки. Исследователи установили также, что многие летчики, особенно молодые и неопытные, перед выходом из пикирования проводили искусственную гипервентиляцию, что, естественно, тотчас сказывалось на кровообращении головного мозга и влекло за собой потерю сознания. В такой ситуации до катастрофы подать рукой. Ведь одно дело - упасть на помост и совсем другое - на огромной скорости врезать в землю свой самолет.
Возвращаясь к тяжелой атлетике, скажу: наши работы позволили установить факторы, "ответственные" за потерю сознания у штангистов. Факторы эти следующие:
1. Уменьшенный объем кровообращения в связи с высокой частотой пульса и недостаточным притоком крови к сердцу при натуживании.
2. Гипервентиляция.
3. Выраженное эмоциональное возбуждение, вызывающее увеличение потребности в кислороде.
4. Длительное время мышечного напряжения, то есть медленный подъем штанги.
5. Сильное сокращение мышц в ряде случаев или прижимание подбородка к груди, в связи с чем ухудшается приток крови к мозгу.
6. Сдавливание сонных артерий, когда штанга удерживается на груди выше грудино-ключичного сочленения.
Надеюсь, что добытые мною скромные знания (они стали содержанием моей кандидатской диссертации) принесли некоторую пользу не только мне. Что касается лично меня, то на своих последних чемпионатах страны и мира, а также на Римской олимпиаде, принесшей мне золотую медаль, "невидимый враг" совсем перестал мне угрожать. Я - таки научился начисто выключать его из "железной игры". Ну а читателю решил рассказать об этом только затем, чтобы он понял: в современном спорте нет мелочей, что даже такая малость, как несколько не ко времени проделанных вдохов и выдохов, может совершенно изменить и исказить картину борьбы.
Прислал serg634 (2002)