Железная Шахта

---

Чемпионат четвёртый (1962)

---

 

Глава 110.

Пол Эндерсон обладал чрезвычайно большим собственным весом - свыше 160 кг. Это давало возможность вести тренировки с высокой интенсивностью. Его тренировки поразительно длительны; часто он тренировался весь день с перерывами. Работал Пол преимущественно на больших весах, тогда как в те годы атлеты набирали силу и шлифовали "технику" в основном на средних. Пробы больших весов (на 10-15 кг ниже предела в упражнениях классического троеборья) производились редко, чаще всего недели за две до соревнований. Однако основное завышение веса у Эндерсона наблюдалось во вспомогательных силовых упражнениях: тягах, приседаниях и других специально-подготовительных упражнениях ("подсобках"). Здесь, опровергая все привычные представления, Пол работал на весах, перекрывающих его высшие достижения в жиме, рывке, толчке на многие десятки, а то и сотни килограммов. В те годы желательным превышением высших личных достижений каждого атлета (в жиме, рывке, толчке) считались 10-15 кг.

Поясню эту мысль. Если я, положим, имел в толчковом упражнении личный рекорд в 200 кг, то приседания и тягу толчковую отрабатывал на 220-225 кг. Подобный взгляд являлся общепринятым для 30-х, 50-х и начала 60-х годов.

Именно в те годы складываются определенные методические приемы набора силы. Тренировку, как правило, вели на средних и малых весах.

Этой, технической стороне тогда отдавалось очень много времени: до шестидесяти - семидесяти процентов каждой тренировки.

Упражнения доводят не только до автоматизма, но и доподлинного технического блеска; их заучивают по элементам (фазы подрыва, ухода в "разножку" - одна нога резко идет вперед на сгиб в колене, другая отбрасывается назад прямой - получаются как бы "ножницы", поэтому данный стиль называют еще "ножницами"); отшлифовываются положения старта, локтей, ног, плавность отрыва с последующим взрывом усилия. И лишь в конце тренировки незначительное время отводится вспомогательными силовым упражнениям: различным тягам, приседаниям, взятию штанги на грудь малым подседом и т.д.

После выполнения нормы мастера спорта в начале 1957 года я повел свои тренировки в ЦСК.А. Там преобладала типичная для того времени школа Божко - в ту пору главного тренера Советской Армии по тяжелой атлетике, в недавнем прошлом отличного атлета.

Эта школа основу роста результатов видела в работе над "техникой". Бесконечно отрабатывались одни и те же элементы упражнений классического троеборья. Наращиванию силы отдавали строго ограниченное и до смешного малое время.

Поэтому нас и били тогда американцы во главе с Хоффманом. Объем их силовой работы значительно превышал наш.

Конечно, у нас существовали и другие школы, точнее - методики тренировки. Случалось, что атлеты нащупывали пути набора результатов самостоятельно,- к примеру, Стогов. Они опытным путем определяли свои физические возможности и посильно нагружали свой организм, опираясь на природное чутье. По существу, их тренировочный опыт сводился к хорошему знанию одного лишь своего организма. В применении к любым другим спортсменам их опыт оказывался малоэффективным.

Словом, к концу 50-х годов (кануну революции в результатах) тренировка еще опиралась на опыт старой тренировки. Время осознания ее как научно организованного процесса было еще впереди.

Вряд ли Эндерсон специально обдумывал новые приемы тренировки. Скорее всего, их диктовала необходимость. Он связывал свое будущее с профессиональным спортом, и не просто выступлениями, а достижениями абсолютных рекордов силы. Кстати, один из них до сих пор стоит незыблемо - отрыв от стоек плечами 2844 кг!

Такая задача требовала от Эндерсона подготовки в приседаниях и тягах, да и в жиме тоже, на весах, соизмеримых с несколькими сотнями килограммов. Эту подготовку он повел, еще будучи атлетом-любителем, в 1955- 1956 годы. Однако в любительском спорте его сила не могла реализоваться с достаточной действенностью. Очень тучный и малоподвижный, он не мог похвастать гибкостью. Его плечевые суставы не способны были выполнять замыкание, скажем, в рывке. В рывке он снимал вес, складывался в подрыв, выхватывал штангу на прямые руки, будучи скованным, напряженным, то есть, как выражаются атлеты, работал на силу. Это предопределили его неудачи как в рывке, так и в толчке при взятии ч штанги на грудь, но особенно - в рывке. Уже отрывая от стоек плечами около двух тонн, приседая по нескольку раз с весами в 300 кг, он не мог вырвать штангу весом более чем в 150 кг. И в толчковом упражнении взять вес на грудь было для него трудной задачей, и вовсе не из-за недостатка силы. Ее хватало с избытком. Но он не успевал уйти в сед и подвернуть локти. Недостаток скоростных качеств, неизбежный при таком собственном весе и такой силовой работе, губил толчок. Если же он захватывал вес на грудь, то вставал очень легко: приседание - одно из самых его любимых упражнений. А вот послать вес на вытянутые руки ему было сложновато. Руки, загрубленные огромным мышечным массивом, не имели полного включения в локтевых суставах. В результате штангу Эндерсон держал как бы "на крючках". Из-за отсутствия должной скоростной реакции и гибкости, разработанности суставов, чувства равновесия он имел практически одинаковые результаты в толчке и жиме, хотя они должны разниться килограммов на двадцать - тридцать.

Вся тренировка Эндерсона была направлена на выработку огромной силы спины и ног и предназначалась для спокойного, затяжного отрыва тяжестей от пола по простейшей траектории, в подавляющем большинстве случаев - по отрезку прямой. И в самом деле, для отрыва 2844 кг от стоек техническая подготовка не нужна. Все решала голая сила. Этот результат был достигнут 12 июня 1957 года и, как я уже писал, до сих пор является абсолютным рекордом человеческой силы.

Так или иначе, но тренировки Эндерсона обратили на себя внимание. Во всяком случае, для меня они послужили толчком для решительного пересмотра основных принципов тренировки. В этом не было ничего удивительного. Ведь Эндерсон носил титул "самый сильный человек в мире". Рекорды, установленные им в те годы, потрясали воображение: жим-182,5 кг, толчок-196,5, сумма троеборья-512,5 и неофициальная-533 кг. Эти рекорды казались недосягаемыми. Самые лучшие атлеты казались едва ли не жалкими в сравнении с Эндерсоном. Его авторитет был велик и непререкаем.

Но еще до рекордов Эндерсона я пришел к убеждению, что работа над "техникой" не оставляет ни сил, ни времени для самого главного - наращивания мышечной мощи.

Пример Эндерсона позволил разом покончить не только с этим, но и со многими другими предрассудками тренировки. Приложение его опыта к тренировкам классического троеборья навело меня на важные выводы.

Эндерсон почти не отрабатывал технику упражнений, профессиональному атлету это не нужно. У нас же бесконечная шлифовка технических элементов упражнений съедала половину тренировочного времени, если не больше. Того самого времени, которого так недостает для наращивания силы! Мы бесконечно долбим рывок и толчок, упуская самое главное - освоение силы. Надо сократить работу над "техникой", а высвобожденное время отдать поиску силы (ведь мы не могли тогда обратиться к химическим препаратам, их в ту пору просто не существовало, а если кое-какие и появлялись, еще никому в голову не приходило пускать их в работу).

Впоследствии меня упрекали за недостаточное совершенство рывка и толчка. Об этом писали и говорили Куиенко, Божко и другие. Конечно, урон "технике" таким сокращением (я бы сказал, революционным) времени работы над ней наносился, но этот урон возмещался могучим приливом силы.

Таким образом, сбереженное время преобразовывалось в силу. Эта сила с лихвой перекрывала все потери результатов из-за определенных погрешностей в "технике". Впрочем, она была вполне мастерская, может быть, не столь прозрачная. Да и потери из-за нее не были столь значительны, исключая разве посыл с груди в толчке, но тут сохранялся неосознанный страх перед болью - новой травмой позвоночника, так что в известном смысле "техника" оказывалась ни при чем.

В будущем я совсем отказался от работы над рывком и толчком в главные тренировочные месяцы. Все добытое время я обратил на специальные силовые упражнения.

Однако я должен был решить еще одну задачу.

Если тренировать силу по многим мышцам, а они нужны практически все,- не хватит жизни. Мы работали в тягах с плинтов, приседаниях в "ножницах", в различных швунгах, в рывке от колен, в посылах веса из-за головы и во многих других упражнениях, не считая основных вспомогательных - приседаний и тяг.

Постепенно стало ясно, что надо отказываться от множества упражнений, свести тренировки к тем, которые определяют силу: приседаниям, тягам (рывковой и толчковой), рывку малым подседом (в стойку) и трем подсобным жимам (широким хватом, из-за головы и лежа под углом в сорок пять градусов). В общем, семь этих упражнений обрабатывали главные мышцы. За силу я мог не беспокоиться. По всем самым ответственным направлениям ее я должен был выстоять.

В таких тренировках (на "подсобке") я старался освоить новые веса: именно они поднимают силу-ту, которая пойдет на прирост результата в "классике" (жиме, рывке, толчке). Отказ от всех "мусорных" упражнений явился подлинным открытием. Кажущийся риск сразу же окупился значительным прибавлением силы. Погружение в "подсобки" на главном этапе подготовки, то есть почти совершенный отказ от рывка и толчка на целых три-четыре месяца, требовало, в свою очередь, и полной перемены отношения к соревнованиям. Ведь в этот силовой, подготовительный период я был совершенно растренирован в темповых упражнениях. Поневоле, пусть на время, я утрачивал скоростные качества. Мышцы из-за перегруженности теряли чуткость.

Все это оборачивалось бы срывами, выступай я, как этого требовал календарь,- в нем значилась целая роспись обязательных соревнований. Мне советовали не вступать в конфликт со спортивным руководством и подчиняться календарю, давая зачеты всем заинтересованным "инстанциям", но давая эти зачеты малыми результатами, не изнуряя себя, не ломая график тренировок.

Но это был не выход.

Во-первых, малые веса как бы усыпляют волю, ты теряешь бойцовские качества.

Во-вторых, загруженные мышцы искажают представления о весе. Небольшой, он оседает в памяти значительно большей тяжестью, чем является на самом деле. Это неизбежно переносится на настоящие тяжести, которых поневоле начинаешь опасаться.

В-третьих, титул "самый сильный в мире" и отношение публики не позволяют работать на малых весах.

И, наконец, в-четвертых, из-за перегруженности мышц, без отдыха и подготовки включенных в соревнования, возможны срывы и нулевые оценки.

Словом, я решительно восстал против официального календаря.

Учитывая последовательность и жесткую связанность циклов тренировки (нарушение хотя бы одного цикла сразу же приводило в беспорядок всю годовую работу, отбрасывая меня едва ли не на исходные позиции), я мог выступать два-три раза в год, не чаще. Это привело к обидным столкновениям с руководством и злобным поношениям. Я так устроен: несправедливое, ядовитое слово застревает во мне и надолго лишает душевного покоя. А в то время я был молод, постоянно взведен изнурением тренировок и напряжением рекордных проб, и боль обид особенно мучительно разъедала душу. Я был огромен и могуч, но чрезвычайно уязвим для любой злобы, может быть, потому, что никогда не понимал радости зла. Нет, рассудком я сознавал природу зла, а вот сердцем - отказывался, и поэтому для меня оно всегда было мучительно...

В предсоревновательный период энергия и воля тренировок переключались на темповые упражнения при неукоснительном сокращении объема силовой работы. Следовало не только оживить все технические навыки, но освоить новые тренировочные веса в рывке и толчке, то есть реализовать силу, набранную во вспомогательных упражнениях, как правило, чрезвычайно мощных. В эту пору происходит освобождение мышц от загнанности, отупления, скованности. Утомление растворяется, отступает; мышца преобразуется. Она начинает как бы лучше слышать, обретает чуткость, и чем основательней погружаешься в предсоревновательный период, тем более возрастают чуткость и взрывная сила мышцы. Это очень тонкий и волнующий процесс. Сила претворяется в новые результаты.

После такого пересмотра принципов набора силы тренировка стала круто отличаться от общепринятой. Но на этом ее изменение не прекратилось.

Уровень методического мышления 30-х годов, и вплоть до начала 60-х, не шел дальше "линейного" представления тренировки. Нагрузочные объемы от тренировки к тренировке разнились незначительно. В этом скрывался еще один резерв силы. Монотонные нагрузки недейственно преобразуют мышечную ткань. Организм быстро к ним приспосабливается и уже отзывается весьма скромным прибавлением силы.

Значит, если воздействовать на мышцу (организм) переменными объемами нагрузок, ставя ее всякий раз в необычные условия, можно ожидать более энергичного прироста силы. Так и случилось, когда мы с Богдасаровым постепенно переключились на работу с резко выраженной разностью объемов и интенсивностью.

Сейчас легко говорить и писать, а тогда это была кромешная тьма, в которой мы продвигались на ощупь. Сейчас все это - очевидные вещи, даже примитивные. А с какой же болью давался тогда каждый шаг!..

Именно в те годы (1958-1960) родился математический и графический учет нагрузок. Впервые в своей строгой, уже определенной форме он появился на наших тренировках. Его вызвала практическая потребность, а не просто учет работы для памяти.

Но и это было еще не все.

И в самом деле, а если попробовать подвергать организм ударным нагрузкам, ставя в критические положения, едва ли не на грань болезни?..

Такие нагрузки были решительно опробованы в 1961-1963 годах и принесли новый, по тем временам исключительный, всплеск результатов.

Ударной (сверхобъемной) тренировкой (при возможно высокой интенсивности) потрясти организм, вызвать сверхэнергичные приспособительные процессы, а стало быть, выгрести новую силу - вот задача, которую мы стремились решить. Освоение этой методики требовало определения множества величин: точных знаний объемов нагрузок, допустимой интенсивности, времени восстановления и т. д. Порок данной тренировки - необходимость определения этих величин через... перетренировку. Только так можно было узнать, что можно, что нельзя, ибо ни один учебник мира не содержал этих данных. Все предстояло прочесть впервые. Иначе говоря, требовались жестокость насилия над собой, определенное саморазрушение без всяких гарантий будущего, то есть успеха. Выражаясь образно, это был как бы мед на бритве.

Эксперимент обеспечил данные о таких ударных (пиковых) нагрузках. Я восстанавливался от каждой из них через одиннадцать - тринадцать дней.

Тут же сама по себе встала новая задача, чрезвычайно увлекательная: а если стараться сблизить пики нагрузок? Опять все пробовать на себе.

Самые мучительные тренировки в моей жизни привели в итоге к тяжкому нервному истощению, результаты которого я нес в себе очень долго. И все же это была упоительная игра. Я, казалось, проник в кладовую силы и мог черпать ее в неограниченном количестве. Мог, но препятствиями оказались нервная система, сумма всех ошибок (перетренировок) с их болезненными последствиями, мучительным восстановлением, потрясениями организма. Всего этого было слишком много для одного человека.

Итак, эксперимент привел к еще более быстрому росту силы, но сопровождался серией срывов - перетренировок, очень глубоких и болезненных. Иначе быть не могло. Все приходилось искать и пробовать на себе. Организм лихорадило от всех этих испытаний. Особенно когда мы стали пробовать запредельные нагрузки, то есть те, которые заведомо превышали восстановительные способности организма. По нашему разумению, они должны были обернуться особенно мощным накоплением силы.

Это был единственный путь познания, другой не существовал.

Богдасаров относился сдержанно к ударным нагрузкам, справедливо полагая, что они не только изнашивают, но и, разрушая, сокращают жизнь.

Но я меньше всего думал о будущем.

Цель представлялась высшей ценностью. Я выдам результат - и прорвусь в будущее, то самое будущее, где меня ждет литература. И я прорвусь к ней, чего бы мне это ни стоило!

Надо спешить, после Олимпийских игр в Токио (1964) я оборву спорт в любом случае.

Литература - это же безбрежное пространство, оно дразнило, манило. Она лишена ограниченности и узости смысла спорта. Я пойду к высшей цели - напишу книги, которые будоражат мое воображение, напишу свою главную книгу - о судьбе, об истории России (материал для этого я собираю уже давно, почти тридцать лет).

Подступы к этим книгам и той главной - рассказы, которые я сейчас печатаю, это - школа и дисциплина художественного мышления и слова. И цена достижения этой цели тоже не имеет значения. Сейчас надо спешить в спорте. Подкладывать под это движение все дни и часы. Не щадить время, превратить себя в цель, стать нечувствительным ко всему, кроме продвижения к цели.

Литература, та, которой я предан, не должна ждать. Мне пора распрямляться и в той жесткости и боли, которые составляют ее суть. Пусть я загнан, пусть чистый, спокойный свет для меня редкая радость, но еще немного - и я все сброшу с плеч и погружусь в свой мир, мир, который я люблю, которому предан и который никогда не изменит мне.

Спорт может изменить, когда станет убывать сила, когда обступят годы, но литература - никогда. До последнего дыхания слово подвластно тебе.

Да, да, литература - это главное, все прочее - тлен и суета. Литература - оправдание моей жизни. Ничто, никакие потери не могут остановить меня, каким бы безграничным, сурово-безграничным, ни было бы постижение ее. А что станется со мной, с той физической оболочкой, которая составляет мое "я", не имеет значения, не может иметь значения: лишь бы дотянуться до цели.

Да, да, все прочее не имеет смысла и цены, главное - постижение цели. Мое физическое "я" - лишь средство на этом пути, оно не может иметь значения...

Я не знал тогда работ Джона Рёскина и его знаменитого выражения: "Истинная вера человека должна быть направлена не на то, чтобы доставить ему покой, а чтобы дать ему силы на труд".

Нет, не на труд, а на присягу идеалам, мечтам, благородству цели, которые и назначают этот труд. И уже не человек, а они управляют событиями, всеми шагами человека...

Я много раздумывал и над этой материей - популярность, психоз известности. И лишь много позже осознал, что существует популярность, основанная... на невежестве...

Нет, в том, что я не вечный, я убедился очень скоро, даже чересчур скоро.

Разяще жесткой явилась эта плата. Что ж, я сам определил ее себе. Только дойти бы...

Овладение основными параметрами тренировки позволило впервые в истории тяжелой атлетики обратиться к расчетам. Мы могли с достаточной точностью строить нагрузки на год, месяц, неделю вперед. Нагрузки определялись циклом - не имело значения, неделя это или месяц. Единицей измерения являлось время, потребное для восстановления от тренировки к тренировке. Впрочем, это не совсем точно. Ведь мы слишком часто не восстанавливались к следующей тренировке, сознательно наслаивая усталость (это в пробах тех самых, экстремальных приемов тренировки). Поэтому единицей измерения служило время, определяющее допустимый минимум отдыха между тренировками.

Закон наращивания силы диктовал условия. Мы лишь старались уловить их. На миг вдруг проглядывали какие-то закономерности силы, сцепления этих закономерностей, все же остальное время тренировки оказалось пробой неизвестного.

Совсем не использованные возможности для увеличения силы таились в обращении к общефизической подготовке. Разработка гибкости, повышение тренированности сердечно-сосудистой системы, обогащение координационных навыков - вот направления, по которым дополнительно развивается тренировка с начала 1961 года. Такая доля общефизических упражнений явилась совершенно новой и оказалась возможной лишь с осознанием необходимости периодизации тренировки.

Это осознание периодизации тренировки и роли общефизической подготовки привнес Лев Павлович Матвеев.

Следующим важным источником силы оказались тренировки с переменными объемами и интенсивностью, при стремлении повышать не только объем тренировки, но прежде всего - интенсивность.

Это наиболее сложные и трудные тренировки. Для успешного ведения их необходимы тщательный учет нагрузок всех упражнений и наглядное графическое представление циклов тренировок. Зато это подлинный клад силы!

Именно в то время становится возможным управление выходом силы. Понимание этапности тренировок (периодизации) открывает возможность планировать высшую силу и к строго определенным срокам. Подбор объемов и интенсивности нагрузок, владение расчетом этих величин позволяют собирать высшую силу к определенным дням.

Это устранило срывы на соревнованиях и небывало продвинуло результаты. То был последний из пробных этапов моих тренировок. Его прервал уход из спорта.

Было бы нелепостью утверждать, что все это было открыто лишь с моими тренировками. Многие атлеты пробовали тренировки с различными нагрузками и привлекали общефизические упражнения, но все это - без осознания единства тренировочного процесса, его этапности, содержания этих этапов, роли и значения объемов и интенсивности нагрузок.

Нечего и говорить, что данные принципы, не являясь догматическими, незаметно становились достоянием всех. Уже к середине 60-х годов тренировка сборной команды не имеет ничего общего с той школой, которая еще несколько лет назад господствовала в тяжелой атлетике.

Именно в те годы свою школу создает Рудольф Плюкфельдер. Еще в пору своих активных выступлений он становится знаменитым тренером, воспитателем прославленнейших атлетов, автором самостоятельных и оригинальных приемов тренировки. В отечественной тяжелой атлетике ему нет равных по количеству подготовленных мастеров спорта, чемпионов страны, мира и Олимпийских игр. Знания его и опыт поистине уникальны.

Новые методические приемы становятся достоянием атлетов Польши, Венгрии, Японии...

Конечно, со временем знания о тренировке необозримо возросли, но то были первые шаги. И тогда такие знания уже давали определенные и весьма существенные преимущества.

Это был наш уровень осознания тренировки, сейчас кажущийся наивным, кое в чем и ошибочным.

Трагедией спорта оказалось приложение к тренировкам так называемых восстановителей силы (медицинских препаратов).

При употреблении этих гормональных препаратов по многу лет - в дозах, катастрофически превышающих терапевтические,- восстановительные возможности организма, а вместе с ними и сила, изменяются чрезвычайно. Организм все время находится под мощным непрерывным воздействием препаратов. Их действия таковы, что ненужными становятся не только знания тренировок, но даже природная одаренность.

Для атлетов сверхтяжелого веса теперь прежде всего имеет значение собственный вес. Этот прирост мышечной ткани и собственного веса, уже далеко не всегда мышечного, обеспечивают различного рода препараты, "химия", как говорят атлеты. И уже не знания природы силы, не опыт, а умение подобрать химические препараты определяет успех в тренировках. Тренер-педагог в значительной степени вырождается в тренера-фармаколога. Происходит разрушение знаний, накопленных тяжелой атлетикой, по всем направлениям. Торжествуют подлог силы и имеющие мало общего с истинной природой силы знания.Уже не природная одаренность и мужество определяют преимущество атлета, а обладание более совершенным ("плодовитым") и наиболее неуловимым для контроля химическим препаратом.

Справедливость силы...

Применение химических препаратов сделало несопоставимыми две эпохи силы: допрепаратную и послепрепаратную. Рубеж между ними пролег где-то по 1968 году. Нелепо сравнивать результаты этих двух эпох силы. Они несопоставимы - и эпохи, и сила этих эпох.

В книге рекордов Гиннеса приводится диаграмма роста рекордов в тяжелой атлетике за всю ее историю. Если не принимать во внимание взрыв результатов с конца 60-х - начала 70-х годов, вызванных тотальным обращением к химическим препаратам, самый внушительный взлет рекордов приходится на 1960-1964 годы-время моих рекордов и рекордов моих товарищей. И это убедительно доказывает правоту нашего времени, нашего пути освоения природы силы.

Препараты, победы (победитель всегда прав, успех не пахнет), выгоды, блага, молчание вокруг неправды...

Но любовь, страсть - выше благоразумия, расчета, выгоды и даже славы. Это великое, огненное чувство. И я верю, что все же оно, и только оно, в основе всех свершений в спорте.

Глава 111.

Забавен жаргон атлетов.

Мой первый тренер широчайшую мышцу спины называл "крылышками". И это очень точно. Слева и справа от плеч она наискосок опускается к пояснице, будто сложенные крылья.

Другие атлеты называют эти мышцы "боковиками".

Эти "крылышки" ("боковики") особенно крупными были у Саши Курынова, а он ведь совершенно не занимался культуризмом. Это были природой данные могучие напластования трепетных мышц.

Шею атлеты, особенно борцы, называют "хоботом".

Мышцы не тренируют, а "качают". Если мышцы особенно развиты, говорят: "Раскочегарил лапы". Рекорд никогда не бьют, а только "снимают". Мускулы называют только мышцами. И классические упражнения, к примеру, не тренируют, а "садятся на классику". И мышцы не утомил, а всегда только - "забил". И позвоночник не болит, а "закусило спину". И вес не вырвал, не вытолкнул, а "заправил". И на штанге не 250 кг, а "полтинничек", и не 220, а "двадцатничек", названия сотен килограммов всегда опускаются. И не пойду в зал на тренировку, а "поработаю", "покачаюсь". И не болезненная усталость переутомленных мышц, а "крепатура".

И сколько же таких выражений, точных, острых и почти всегда - ласково-насмешливых!

Глава 112.

Не спешить... Если бы все зависело от нас. Расчетливо, неторопливо выгребать силу, добывать, не подчиняясь необходимостям выступлений для зачета, указаниям календаря. Если бы...

Так трудно, почти невозможно было получить право самому определять, какие соревнования тебе необходимы.

Из-за этого проклятого календаря я не смел растренировываться в темповых упражнениях - работа совершенно лишняя в черновой этап тренировок, когда валишь силу, добываешь ее в тяжком труде на "подсобках".

При наборе силы атлет должен быть свободен, не опасаться за скованность и потерю скоростной реакции - первые и неизменные спутники массированных нагрузок. В такую работу разумно впрягаться надолго - я мечтал о нескольких годах. Я бы подчинил тренировки заданным режимам, вызывая к жизни все новую и новую силу, выкраивая ее из дней, месяцев работы, преобразуя мышцы, перетряхивая всю "природу организма", взводя его на все новые, более мощные энергетические обороты.

А вся мелочь обязательных зачетных соревнований требовала вывода из таких нагрузок, нарушения всего хода, всей естественности роста силы. И в самом деле, если соревнования, то это обязательно - месяц на сброс нагрузок, недели - на предстартовые полунагрузки, после соревнований - приводи себя в порядок - это же огромные куски времени! А ненужный нервный расход в работе перед зрителями?!

Но разве беда только в этом?

Все, что я любил, чему служил и отдавался самозабвенно, не считаясь с усталостью, срывами, болезнями, все это оказывалось смятым, ощипанным и обобранным. Тренировочный процесс, нарушенный из-за переключения на соревнования, требует повторения - повторения почти сначала, едва ли не с исходных позиций. Да и у самого этого чернового, главного для силы процесса из-за обязательности будущего выступления (а их много, они часты) - уступчивый, половинчатый характер. А ведь что за соревнования? Большинство единственно ради казенного зачета. Вот и уродуются циклы тренировок, укорачиваются, форсируются, а все это бременем - лишним бременем - ложится на организм, и без того поставленный в работу на бешеных оборотах.

Может быть, я не прав и соревнования нужны не только для казенного зачета, хотя явно достаточно таких. И, само собой, суть всего спорта не во мне, и не для меня одного создавался спорт, но отречься от мечты я не мог. Боксер Пэт Глэндон, герой повести Джека Лондона "Первобытный зверь", вытренированный без временных, субъективных натяжечных приемов, мерещился мне всю спортивную жизнь. Эх, если бы эту выдумку измерить плотью дней! Не спешить с выходом на большой ринг, помост, ковер, стадион! Найти бы такого тренера, такую душу, помешанную на мечте, черствую к выгодам, соблазнам славы,- какие чудеса можно сотворить! Я видел эти чудеса, слышал запах, шелест - вот они, эти дни, вот доподлинность этих дней!.. А дотянуться не мог.

Поздно. Я отмахал чересчур много... по ухабам тренировок, ошибкам, вечной гонке за результатом... Да и кто станет корить, коли не профессионал?..

На большом помосте мы уже не принадлежим себе. Дурно выступать я не смел. И выход напрашивался: не считаться с усталостью, пренебрегать здоровьем, работать, вздыбливая себя против всех зол и неудач...

Конечно, это путь износа. Но согласиться на другие условия я тоже не мог, а они всегда есть: тащиться, наскребывать победные результаты, довольствоваться отпущенным. Вот этим искусством я не владел - довольствоваться отпущенным,- значит, быть в холуях у случая, усталости, благоразумия сытостей, значит - смирение?..

Трудности не остановят тех, у кого талант - отрицать смирение. Такой человек везде и всюду будет стремиться к опрокидыванию "непреодолимостей" и всего того, что вяжет движение, во всем многообразии понимания движения. Всегда есть одержимые. Одержимые?.. Но в спорте прошла пора просто сильных и просто мужественных. Силу необходимо добывать в тяжком труде, мужество - воспитывать и прикладывать к будням работы. Лишь такой труд и наделит достойной силой, и приручит победы. Нужны годы прилежного ученичества... и святая уверенность, что ты прав, ты на пути к успеху, ты выберешься...

В природе спорта противодействие любым попыткам превзойти тебя. Без этого чувства нет и спорта. Ведь спорт - это соревнование. Большой спорт - все неизмеримо обостреннее. Важно не свалиться в болезненность чувств, а этому, надо признаться, весьма потворствует усталость. Ведь спортивная гонка не признает остановок. Остановиться - значит терять преимущество.

Поэтому не возраст определяет спортивный век, а время начала серьезных тренировок. Можно выхолоститься к двадцати пяти годам, если включиться в большую игру подростком. Можно и к сорока годам износиться, как в обычной жизни - к семидесяти. Не присуждали бы иначе спортсменам высшие ордена: труд их необычен.

Надо очень любить спорт, чтобы все это не замечать, принимать должным.

Мы подбирали ключ к новым тренировкам. Надолго ли?.. Даже ближайшие тренировки им уже нельзя было отпереть...

Я мечтал о несбыточном - выступать тогда, когда созрела новая сила. Тогда сериями выступлений застолбить ее выражение. И снова в путь! Снова в тренировки, в поиски силы, в ошибки и находки!..

Счастливы ищущие!

Глава 113.

Без отдыха - в новые тренировки: не просыхали майки, лопались старые мозоли, грудь и шею метили ссадины, синяки... Январь, февраль, март, апрель... я вложил в себя такие килограммы, что лишь отчасти переварил их ко второй половине 1963 года.

Тяжелая атлетика требует совокупности развитых мышц. В рывке и толчке участвуют практически все соединения мышц. Поэтому тренировка столь объемна и подробна. Необходимо обрабатывать главные мышцы, не говоря о мышцах вообще, а на это недостает ни времени, ни энергии. Тогда и возникает вопрос об искусстве тренировки. Следует знать, как воздействовать на мышцу, дабы получить наибольшее прибавление в силе, быть сведущим не только в упражнениях, но и в числе этих упражнений в тренировке, а также в числе повторений каждого упражнения. И еще очень много "ведать" из того, что сводится к нехитрым тренировочным истинам. Вещи на первый взгляд простоватые, но за ними сложная наука опыта, не просто голый опыт. И тренерский опыт далеко не всегда может помочь. К тому же тренировка непосредственно зависит и от типа нервной системы. У всех все по-своему.

Сейчас все понимают, насколько сложен и труден этот материал - большой спорт, а в 1963 году при редактировании моего первого сборника рассказов Л. А. Кассиль говорил: "Знаете, что вам скажут: "Выдумываете!.. Вокруг ничего похожего нет!""

Я тренировался так, будто намеревался оставаться в большом спорте добрую четверть века. И поныне не могу дать вразумительный ответ, зачем вел те тренировки. Даже для результата в 600 кг они являлись чрезмерными. Однако я не сомневался в правоте. Но почему? Ведь через несколько лет я собирался уйти. Зачем тогда подобные нагрузки? Сила от них предназначалась далекому будущему, а я его исключал для себя в спорте.

Возможно, все проще. Ведь выигрывает прежде всего тот, кто умеет отдавать. Я не умел это делать расчетливо, копеечно.

Мой мир! Мой!..

Глава 114.

Не следует фетишизировать физическую гигиену как средство сохранения здоровья. Она бесполезна без гигиены психической. Все, что мешает выражению, исходу сильных природных и высших моральных, глубоко внутренних побуждений, приводит к заболеваниям, расстройствам здоровья, часто необратимым. Физическая деятельность-всего лишь дополнение к деятельности психической и умственной, приносящей удовлетворение и не ограничиваемой искусственно. Лишь в гармонии психического и физического - здоровье и радость. Сильные, естественные чувства, а также и глубоко моральные побуждения непременно должны находить выражение, никак не таиться. Подавлять в себе самые важные чувства и мысли - значит разрушать себя. Главные заболевания приобретаются из-за психических и моральных страданий. Физические занятия их не ослабят. Важно устранить причину психической неудовлетворенности. В крайнем случае - осознать причину, дабы оградить организм от неизбежных разрушений, нередко трагических из-за необратимости. Разум стесненный - уже предпосылка множества болезней. Гигиена физическая в данном случае как-то оправдывает себя, действуя только отвлекающе. Все это необходимо понимать в интересах сохранения здоровья.

Глава 115.

Однажды меня попросили согнуть пятак. Я не смог, а человек, который предложил, согнул. Но я видел: он будет раздавлен в тягах или приседаниях самыми заурядными для любого штангиста килограммами. Развиты у него единственно кисти. И развиты, как он признался, десятилетием ежедневных упражнений. Но ведь это не сила вообще, а лишь качество отдельной группы мышц, причем очень ограниченной.

Не следует путать силовое выражение совокупности мышц с силой отдельных ее групп. Говорят: человек поднимает 400-600 кг. Я уже знаю наперед - это становая сила, подкрепленная силой ног, да и то проявленная в строго определенных "углах" - степени распрямленности ног (что очень важно)... Как правило, его руки и плечи не в состоянии отжать и сотни килограммов.

Человек способен добиться впечатляющих результатов в развитии отдельных групп мышц. Например, приседать с небывалым весом. Однако в спортивном многоборье он будет побит. В том и трудность спортивной тренировки - иметь все мышцы подготовленными.

Но и при гармоничности одна сила не есть сила здоровая. Необходимы занятия бегом, плаванием и другими упражнениями на выносливость, гибкость. Без них сила больна.

Первоклассный атлет задушен обилием мышц, но для здоровья они бесполезны, даже вредны. Вскопать огород для такого супермена - уже задача. К сожалению, профессионализация силы непрерывно увеличивается в тяжелой атлетике (конечно, не только в тяжелой атлетике). Поэтому современная тренировка с ее склонностью к узкой специализации должна предполагать занятия на выносливость. Это требования борьбы и здоровья, отнюдь не каприз.

В один из мартовских дней я решил опробовать рывок "низким седом". Я вырывал штангу "разножкой". Однако с ростом собственного веса я все чаще и чаще начал задевать коленом помост. Мне уже не удавалась быстрая "разножка", я отяжелел.

В способе "низкий сед" подрыв полноценный. При "разножке" его поневоле обрезаешь, не заканчиваешь - иначе не успеешь отработать ногами. Кроме того, в "низком седе" высота подрыва много ниже из-за более глубокого ухода под штангу. Однако с равновесием сложнее. В "ножницах" ("разножке") доступно перекатывать центр тяжести с ноги на ногу, добиваясь устойчивости. А в "низком седе" возможности для исправления неточностей весьма ничтожны.

Богдасаров настаивал на переучивании. Я уклонялся.

Ошибка заключалась в том, что он решил переучивать меня на пустом грифе. Малый или средний вес я потянул бы правильно, в нужной плоскости. Сама тяжесть навязала бы правильность движения. А пустой гриф - я едва не снес им лицо...

В буквальном смысле кровавая неудача имела для меня совершенно непредвиденные последствия. Я отказался осваивать новый стиль в рывке. В результате потерял 1962-й и большую часть 1963 года. С ноября 1963 года я уже не сомневался в необходимости перехода в "низкий сед". Но к Играм в Токио (1964) лишь внешне владел механикой движений. В итоге - сбой на олимпийском помосте.

Насколько я опередил время и соперников в освоении стиля "низкий сед" в толчковом упражнении, настолько я опасно запоздал с этим в рывке, за что и заплатил потерей золотой олимпийской медали. И все же по-своему я горд. Никто не переучивался под конец своей спортивной карьеры на новый стиль упражнения. Ведь это не только иная затверженность движений, но и необходимость разработки суставов в совершенно непривычных положениях. Более того, новым способом я установил два рекорда мира. Конечно, я не доверял ему. Конечно, остерегался подвоха. И все же не столь сокрушительного, как в Токио.

А тогда травма в буквальном смысле слова отбросила меня от нового приема. Я потерял драгоценное время и отчасти самою победу на последнем мировом испытании...

Я уже во второй раз опаздывал с освоением необходимых технических приемов. Лишь перед Олимпийскими играми в Риме я переучился на "замок", а до той поры все веса в толчке (до 200 кг) брал обычным хватом - даже трудно поверить, но это факт.

Глава 116.

В пятницу 16 марта 1962 года "Правда" поместила отчет о пресс-конференции, посвященной очередному розыгрышу Приза Москвы. Президенту Международной федерации тяжелой атлетики Джонсону был задан вопрос о возможности встречи Пола Эндерсона с Юрием Власовым.

Джонсон сказал: "Мы хотели бы, чтобы этот интересный вопрос из теоретического стал практическим. Но Эндерсон в последние годы выступал как профессиональный борец и боксер, а также участвовал в специальных цирковых представлениях по поднятию тяжестей. Поэтому он не может, по существующим правилам, вернуться в любительский спорт. Мне известно, что последние результаты Эндерсона, как штангиста, близки к достижению Власова, и поэтому их встреча вызвала бы большой интерес".

Для меня важным явилось признание, что результаты Эндерсона лишь близки, но не превосходят мои. Значит, наша оценка его возможностей верна. Значит, мои будущие килограммы, наработанные зимней и весенней тренировками, обеспечат перевес.

Мы с тренером полагали собрать на чемпионате СССР в мае околорекордную сумму троеборья, а к осени, когда нагрузки могучих тренировок более или менее усвоятся, выйти на 570 кг. Я даже опасался вслух называть эту цифру, чтобы меня не сочли хвастуном.

Первый удар по фаворитному упражнению Пола Эндерсона - жиму - я с тренером решил нанести в понедельник 2 апреля, на первенстве высших учебных заведений столицы (достаточно авторитетный уровень соревнований). В спортивном корпусе Московского энергетического института я выступал вне конкурса. Места за пультами заняли судьи международной категории.

Работать на себя, не на команду, гораздо проще. Иначе кладешь подходы, срывы ничем не угрожают. Отсюда раскрепощенность, свобода поведения.

В первом подходе я выжимаю 182 кг - новый рекорд СССР. При контрольном взвешивании штанга тянет на 182,7 кг. Есть рекорд- 182,5. Выжат шутя.

Теперь свалить рекорд Эндерсона в жиме 185,5 кг - самый старый в таблице высших достижений, установленный еще на чемпионате мира в Мюнхене 16 октября 1955 года! На грудь захватываю штангу с запасом, встаю ловко. По хлопку судьи одними руками выдавливаю штангу. Все три судьи единогласны: есть рекорд 186 кг! Просто, обыденно...

При установлении рекорда Эндерсон весил 164,5, я - 126,5 кг.

Наконец все четыре мировых рекорда - мои: в жиме - 186 кг, рывке - 163, толчке - 210,5 и сумме троеборья - 550 кг.

Я не обольщался: Эндерсон выжмет штангу и потяжелее. В расчетах даю ему 195-200, себе - 190 кг. К чемпионату мира, к осени, овладею этим весом прочно. Возможно, и с перекрытием. Следовательно, в жиме Эндерсон может иметь преимущество от 5 до 10 кг. Но я видел его рывок. Больше 155 кг ему не взять. У меня же рекорд- 163. Я готов и на 165. С касанием колена я вырвал 165 еще в Днепропетровске. Следовательно, рывковым упражнением я "съем" его преимущество в жиме. А в толчке за мной победа. Во всяком случае, 210,5 кг-это действительно предельная тяжесть, поднятая до сих пор кем-либо на вытянутые руки. И это еще не все. Я добыл новую силу.

Вообще тренировочные веса к исходу весны выросли необычайно. Они поражали воображение моих товарищей по тренировке. Я выходил на новый, небывалый уровень силы.

15 марта я прокатываюсь в толчковых тягах через 260, 270, 280, 300 кг, задерживаюсь во многих повторениях на 250 кг. 26 апреля работаю на 250, 280 и 305 кг. Я отрываю от помоста и вытягиваю до пояса чисто все веса - без помощи крючьев и прочих приспособлений. При рекорде в толчке 210 кг тяга на 300 кг совершенно не нужна - это риск "порваться" и лишний расход энергии. Запас в тягах диктуется реальностью толчкового результата. Поэтому нецелесообразна работа на весах, больших, чем 240 кг. Но демонстрация силы нужна мне, я убеждаюсь в новой силе, в огромности этой силы.

В то же время я прокатываюсь в рывковых тягах до 230 кг. Но и этой тягой я готовлю себя к толчку. Захват новых тренировочных весов во вспомогательных упражнениях идет по всем направлениям.

В толчковых тягах я опробовал бы веса и больше, далеко превзойдя 300 кг, но тогда самым тяжелым диском был двадцатикилограммовый. Набор в 300 кг не оставлял на грифе места для новых дисков. Только сейчас стали выпускать диски весом в 50 кг.

Наклонами с гирями, пропускаемыми между высоких табуретов, я сохраняю растянутость позвоночника. Я иду по самым тяжелым весам без позвоночных болей. И это после недавнего осложнения со спиной в Риге!

Чтобы уберечь бицепсы от тяжелых порывов, которые нередки при выполнении жима (я встречал такие травмы у рекордсменов мира Степана Ульянова, Федора Никитина), я ввел бицепсные выжимания штанги: стоишь прямо, штанга у бедер в вытянутых руках, потом сгибаешь руки к плечам. Хват - обратный. Этим приемом я подтягивал (выжимал), не сгибая туловища, 110 кг. Насколько я осведомлен, этот результат до сих пор никому не под силу.

Богдасаров запрещает утяжеление тяг, стремясь сберечь суставы. К чему неоправданный износ?..

И неожиданно - заболеваю. Все пройдено, все позади, а я заболеваю! Это значит - вся работа насмарку. Ведь все придется начинать сызнова. Болезнь размоет силу. Сейчас мне безразлично здоровье - потерян результат! Под угрозой результат!..

За десять или двенадцать дней до чемпионата СССР в Тбилиси я почувствовал полную невозможность сносить любые волевые напряжения. И ни температуры, ни лихорадки. И все хуже и хуже. Я еще не знал образы нервного истощения. Я полагал себя всесильным: никто и ничто не способны ограничить волю моих целей.

А газеты сообщили: 28 апреля в Детройте Шемански сделал своим мировой рекорд в рывке- 164 кг. Это был последний мировой рекорд в рывке в истории мирового спорта, выполненный "разножкой", тем самым способом, который мне следовало срочно переменить. Данный технический прием исчерпал себя. С тех пор атлеты выполняют рывок способом "низкий сед". Переход на новый стиль вызвал энергичный прирост результатов в те годы.

А болезнь переутомления набирала силу. Я ненавидел штангу, будущее выступление на чемпионате СССР, рекорды, тщеславие первых. Я падал в пропасть усталости, отчаяния, потери себя. Я нуждался в отдыхе, щадящих нагрузках, а вынужден был пропускать через себя заданные тонны. Я не смел выходить из игры. Теперь ставкой были не медали и титулы, а жизнь. Для меня - моя жизнь. Я насиловал и мял ее. И я должен был молчать. В те дни я простился с молодостью и беззаботностью. Навсегда. И не забавлялся силой, а подставлял себя под неизбежные и обязательные удары. И таким бывает спорт. Я сошелся с ним в поединке, без жалости. Вперед, мой друг, жизнь - это всегда акт воли!

Глава 117.

"Пять дней под сводами Тбилисского дворца спорта рождались новые рекорды. Блестящим аккордом этой богатырской симфонии явился превосходный результат Юрия Власова в жиме. Когда снаряд весом 188,5 кг, побывав несколько секунд на вытянутых руках богатыря, рухнул на помост, пал и старый рекорд мира. Любопытно, что поначалу вес снаряда был объявлен в 187,5 кг. Но после взвешивания выяснилось, что штанга на килограмм тяжелее. Что творилось на трибунах! Десять тысяч зрителей, стоя, несколько минут бурно рукоплескали богатырю, скандировали его имя. Теперь все надеялись, что Власов установит еще и мировой рекорд в сумме троеборья. Но, выполняя рывок, Власов получил травму. Несмотря на это, он решил продолжать выступление. После долгих протестов врач и тренер согласились допустить Власова лишь к одной попытке в толчке. Подняв 185 кг, Власов в сумме троеборья набрал 522,5 кг и обеспечил себе звание чемпиона страны среди атлетов второго тяжелого веса" (Комсомольская правда, 1962, 12 мая). (С 1961 года в СССР была введена новая весовая категория: 100-110 кг.-Ю. В.)

Я получил травму не в рывке, а в жиме. Ошибка в движении отозвалась ударом боли и затем немотой. Но я исключал отказ от борьбы, если вышел на помост. Следовало лишь преодолеть боль... и страх. И потом, разве это боль? Я знал: травма взбесится назавтра. В первые часы боль обычно терпима. Отчетливо воспринимаешь изменение в суставах и мышцах, но боль еще тупа. Главное - не дать травме углубиться. Осторожно-осторожно пройти через необходимые веса. Облегчить нагрузку на поврежденный участок. Травма занимает все сознание. Крадешься через ее ограничения, пробуешь их. Травма все время очерчивает пределы движений и степень допустимых напряжений.

И вот тогда, в рывке, я доконал шейные связки. Травма расширилась, захватив их крепления и на спине, и позвонках. Нет, боль была сносной, очень неприятным и незнакомым были хруст и какие-то смещения в узлах крепления связок и мышц. И самое досадное - невозможность применения обезболивающих препаратов: приравниваются к допингам. Обрабатывать снаружи место травмы можно, но только не шею.

Поэтому я и толкнул смехотворно малый вес. Однако и этот вес выводил меня на первое место.

Я в четвертый раз выиграл чемпионат СССР. Второе место занял Жаботинский с суммой троеборья 512,5 кг, третье - Вилькович - 475 кг.

Удивил собственный вес Жаботинского. С ленинградского чемпионата СССР 1960 года этот вес в среднем увеличивался, пожалуй, на 15 кг в год. За увеличением уже проглядывала определенная система, ведь сообразно весу рос и спортивный результат...

Мой вес на чемпионате составил 126,3 кг.

Глава 118.

Я повредил не только шейные связки, как определили сначала, но и опять позвоночник. Эта травма преследовала меня до последнего дня в спорте.

Я угодил в корсет из бинтов. Травма шеи оказалась самой беспокойной из всех. С неделю я не мог сомкнуть глаз. Стоило опустить голову, как пронизывала боль. Только сидеть. Ни положить голову, ни подпереть рукой.

Я не относил травмы к чему-то особенному. Я злился: помеха для работы, надо работать, теряю высшую силу...

Вообще травмы свидетельствуют о тренировочных перегрузках, неспособности организма переваривать нагрузки.

Как только спала острая боль, я приступил к разминкам. Удавались лишь определенные упражнения. Боль порой прожигала основательно, но прекратить тренировки - все загубить! Ведь цикл черновой, силовой работы завершен. Впереди тренировки на спад. Интенсивность их возрастет лишь к главным соревнованиям - осени. Не позволю нарушить цикл, я столько выдержал, я столько жду от этой работы!..

Такой пример давали и товарищи: травмы преодолеваются в работе. Я встречался с таким мужеством!

Оставалось добрать сущую малость - и перевес силы за мной. Ведь Эндерсон мог в любой день на публике прихлопнуть мои результаты. И я незамедлительно должен ответить. Иначе чего стоили мои победы? И кто действительно самый сильный?

Дело не только в личных чувствах. Спорт - высшее из соревнований. Занялся им - изволь отвечать на вызов силой. И потом, скоро чемпионат мира,- кто бы верно истолковал мой отказ выступить? Ведь именно в эти недели завязался спор с Эндерсоном. Отказ означал бы признание превосходства Эндерсона.

Я должен выйти на чемпионат мира. Должен работать на новом результате. Теперь это уже долг...

Да, и это тоже акт воли!

Все взваливалось на волю.

Глава 119.

"Человеком сказочной силы" называл Эндерсона такой превосходный атлет, как Куценко (Физкультура и спорт, 1958, № 12. С. 6). Американские газеты в пору побед Эндерсона на чемпионатах называли его "титаном", "чудом природы", "подъемным краном". После победы Эндерсона на чемпионате мира 1955 года в Мюнхене губернатор штата Джорджия установил в штате "день Эндерсона".

Пол Эндерсон родился 17 октября 1932 года в городке Токкоа (штат Джорджия). Его родители-люди, совершенно чуждые спорту. Эндерсон хорошо закончил школу и поступил в Фурманский университет (штат Южная Каролина). Однако после первого курса покинул его.

Тяжелой атлетикой Эндерсон увлекся в школе. В январе 1952 года кузен подарил ему штангу. Пол установил ее у себя в спальне. Первые месяцы тренировок не отличались разнообразием. Он в основном приседает с весом на плечах. Уже летом ему удается присесть с весом 250 кг два раза подряд. Постепенно молодой Эндерсон доводит приседания с весом до ста раз в день! Вес штанги колеблется от 209 до 250 кг. В конце первого года тренировок Эндерсон набирает в сумме троеборья 365 кг и выполняет одно приседание с весом 300 кг.

В марте 1953 года он набирает в троеборье 397,5 кг, в ноябре - 483,5 кг. Личный рекорд в приседаниях Эндерсон утяжеляет до 372,5 кг (Данные результаты показаны Эндерсоном до 1956 года, то есть до перехода в профессионалы и расцвета его силы).

С 1955 года до печально неудачного столкновения на Олимпийских играх в Мельбурне (1956) с Умберто Сель-ветти могучий Эндерсон выступает за сборную США.

В ноябре 1955 года на выступлении в Иракском Королевском спортивном клубе Багдада Эндерсон берет в толчке 207,5 кг. Кстати, только сев за книгу, я узнал об этом результате. В спортивной литературе упоминаний о нем нет. Этот результат вызывает сомнения.

На профессиональных демонстрациях силы Эндерсону удалось оторвать от помоста и поднять до колен 1600 кг. Кроме того, он выполняет неполное приседание - "короткий подсед" с весом в 900 кг, ходит с 700 кг на груди и приседает по всем правилам с 425 кг.

Британская энциклопедия Менке ставит Эндерсона в один ряд с легендарными Луи Сиром, Артуром Саксо-ном, Евгением Сандова, Карлом Свободой, Георгом Гаккеншмидтом, и, на мой взгляд, не без оснований.

"Эндерсон стал чемпионом мира, выполняя стандартные упражнения, однако его удивительная сила ярче всего проявилась в.различных трюках, в которых его никто не мог превзойти..." - читаем мы в энциклопедии.

"Мой отец был шотландского происхождения и весил 175 фунтов (около 80 кг. - Ю. В.}. Моя мать ирландско-английского происхождения и весила около 200 фунтов (около 90 кг.-/О. В.)... Я был атлетом и поступил в колледж главным образом для того, чтобы стать тренером и играть в футбол. Однако именно там я начал заниматься тяжелой атлетикой. Поскольку мое восхождение до международного уровня в тяжелой атлетике было таким быстрым, мне предстояло принять решение: продолжать ли официальное образование или оставить его и заняться заокеанскими путешествиями, которые неизбежны при участии в соревнованиях. Я выбрал поднятие тяжестей и никогда никакого колледжа не кончал...

Атлетикой заинтересовался из-за серьезного заболевания почек. Заболел, когда мне было меньше четырех лет, что предопределило отставание в физическом развитии примерно до десятилетнего возраста. Приложил все старания к тому, чтобы догнать сверстников. Это и заставило обратиться к атлетике. Спортом занимался еще в школьные годы. Однако поднятием тяжестей до поступления в колледж не занимался.

При натужном вставании из "низкого седа" очень сильно повредил колено. Повторяя этот подъем всю вторую половину дня, решил перед окончанием тренировки, уже под вечер, попробовать еще одно упражнение. Опоясал себя большим ремнем, зацепил крючком вес, но не смог оторвать. Силясь оторвать 4000 фунтов (1814 кг. - Ю. В.) от земли, получил травму колена. Позже выяснилось, что снаряд примерз к земле после захода солнца...

Потом при уходе под вес, точнее при вставании с большим весом, повредил запястье. Затем автомобильная катастрофа - непосредственно перед поездкой в Вену, на чемпионат мира. Я ехал с другом, стоял очень жаркий день. Внезапно хлынул дождь. Мы обгоняли другую машину. Когда мой друг повернул обратно на свою полосу, машина вышла из-под контроля и наскочила на дерево.

С Хоффманом впервые встретился в 1953 году в Пенсильвании. Был приглашен туда для участия в программе, где намеревался побить мировой рекорд в "дип ни бэнд" (одно из упражнений на силу.-Ю. В.). Это было мое самое первое выступление...

Мы жили в районах, где поднятие тяжестей как спорт не было особенно популярным, и у меня не было возможности пользоваться советами тренера... Мой отец служил в строительной компании, которая строила плотины и гидростанции. Мы постоянно кочевали по стране... Единственными клубами, которые я представлял как любитель, были "Йорк Барбэлл клаб" и "Оздоровительная студия Уайтфилда" в Атланте (штат Джорджия)...

Полагаю, что я побил два мировых рекорда: в Москве и в Мюнхене, в 55-м году. А еще два мировых - на чемпионате США в 1956 году. Мне сообщили, что последние два рекорда никогда не направлялись в Международную федерацию на регистрацию. Но определенно об этом я не знаю. Своих лучших результатов в тяжелой атлетике я добился на показательных соревнованиях, будучи уже профессионалом...

Касательно моего сломанного запястья... Мне было сделано повыше гипса искусственное приспособление с крючком на каждом конце, что позволяло свободно двигаться руке и пальцам и поднимать вес при сломанном запястье. Я укрепил больную руку - обмотал тремя ремнями...

Я никогда не заключал никаких контрактов для того, чтобы дать определенное количество выступлений в качестве профессионала. Моя профессиональная работа в значительной мере не была связана с исполнением номеров сильного человека, как полагали все. Я проделывал силовые трюки и даже какое-то короткое время выступал в цирке. Но это быстро прошло, так как не отвечало моим целям...

...Я специально выступал по вопросам христианства и морали и хотел внедрить в сознание молодых людей какое-то направление самосознания. Моя теория такова: если человек уважает себя и имеет достаточно высокое самосознание, он будет намного полезнее в любом деле. Моя деятельность сильного человека как профессионала шла попутно с лекциями. Во многих случаях выступал в номерах с тяжестями без гонорара, нередко же, получая гонорары, направлял их на обеспечение и создание приютов. Заработав своими выступлениями много денег, все их израсходовал на благотворительные цели. Таким образом, лично для себя выгоды не имел...

И сейчас постоянно разъезжаю и каждый месяц выступаю перед тысячными залами, провожу показательные демонстрации упражнений. Мне кажется, люди ждут от меня это. В среднем получается около пятисот выступлений в год...

Экспертом в тяжелой атлетике, и вообще в нынешней атлетике, я не являюсь, многого не знаю в ней, да и не особенно интересуюсь...

Полагаю, что некоторые нынешние тяжеловесы знают кое-что, чего мы в свое время не признавали. Это очень важно - "техника", пластичность. Уделяю много времени тренировке гибкости, чего не делал, когда был олимпийцем.

Роль Боба Хоффмана в американской тяжелой атлетике громадна. Он вложил собственные средства в этот спорт. В частности - в поездки целых команд за океан, и он был вдохновителем состязаний.

Прошу прощения, что не могу дать своих измерений тех лет, когда начал заниматься спортом. Сегодня они таковы: шея - 25 дюймов (63,5 см.- Ю. В.), предплечье (от локтя до плеча) -24 (60,96 см.-Ю. В.), бедро- 36 (91,44 см.-Ю. fi.), икры-22 (55,88 см.- Ю. В.}, рост 5 футов 8 дюймов, или 5 ф 9 д (173-175 см.- Ю. В.), а вес-между 340 и 365 фунтами (154,2- 165,6 кг.- Ю. В.)...

Не жалею, что оставил любительский спорт, потому что действительно чувствую, что сделал много более важного с тех пор...

Да, я хорошо знаком с Дагом Хэпбёрном. Он навещал меня дважды. Это интеллигентный человек с почти фотографической памятью. Он может прочесть страницу книги и тут же процитировать ее дословно. Его самая большая сила - в могучем плечевом поясе. У него высохли поврежденные лодыжки и икра (нога ниже колена). Полагаю, что это от рождения. Потом опоздали со снятием гипса... Он мне сам рассказывал...

Я действительно не могу назвать имя человека, которого уважал бы как героя, когда был мальчиком. Большинство моих спортивных "героев" - команды по американскому футболу. Большинство моих друзей в колледже играли в футбол...

Люблю многие книги, будучи христианином, на первое место ставлю Библию...

У меня жена и дочь двенадцати лет...

Не исключена возможность, что я приеду в Москву на Игры 1980 года.

Ваш друг во Христе Пол Эндерсон.

Обучать основам американских принципов - значит создавать будущих лидеров. Это девиз моей компании"( Из письма Эндерсона автору книги от 29 мая 1978 года).

Глава 120.

Антропометрия дает условное представление о силе. Когда взяты эти данные, на склоне спортивных лет или в молодости, в период интенсивной тренировки или отдыха, значительна ли жировая прослойка, официально ли выполнены замеры или произвольно, без свидетелей?..

Например, окружность груди у меня на Олимпийских играх в Риме была 125 см, накануне Олимпийских игр в Токио- 136 см. Все эти величины постоянно меняются. неизменным сохраняется лишь рост. Мой - 187 см.

Конечно, величина мышц свидетельствует о силе, но весьма относительно. Есть качество мышечной ткани, нервная управляемость мышц. Это на глаз никак не схватишь.

Сложение Эндерсона, об этом явствуют антропометрические данные, как нельзя лучше соответствует подниманию тяжестей: невысокий рост при внушительном весе, короткие ноги и руки. Следовательно, тяжесть совершает весьма ограниченное смещение (в сравнении с другими атлетами такого веса их рост обычно на 10-15 см выше). Это разъяснение приводится не для умаления силы Эндерсона. Безусловно, он человек самой выдающейся силы в специальных атлетических упражнениях. Кто бы что ни говорил, и в приседаниях с весом на плечах, и в отрыве тяжестей от помоста, и в ряде других упражнений среди современников ему, пожалуй, нет равных. Это факт неоспоримый, доказанный.

Любопытно отношение французских специалистов тяжелой атлетики к Эндерсону. В энциклопедии Дэноэля Эндерсону отпущено более чем скромное место, нет даже его фотографии, хотя снимков других атлетов в ней предостаточно. Для знатоков силы во Франции собственный вес Эндерсона и его грузное, лишенное привычных пропорций сложение являются решающим обстоятельством.

Эта энциклопедия приводит прозвище, под которым, насколько я помню, Эндерсона никто не знает: Бэби. И сообщает, что Эндерсон первым набрал сумму троеборья 500 кг, выиграл чемпионат мира 1955 года в Мюнхене и Олимпийские игры 1956 года в Мельбурне, а ныне выступает в странствующих цирках. И все.

Эта же энциклопедия, как я уже писал, минуя всех атлетов тяжелого веса, моих предшественников, передает титул "самый сильный человек в мире" от Шарля Ригуло непосредственно мне. Это, безусловно, неверно.

Кроме того, энциклопедия Дэноэля из всех вообще советских атлетов, выступавших до 1965 года, дает сведения (с фотографией) только обо мне. Других даже не называет. Этому я обязан тем, что, по мнению французских специалистов, явился непосредственным преемником .почетного титула от Шарля Ригуло.

Тут могут быть любые расчеты, но отходить ради них от объективности, тем более в энциклопедическом издании, ошибочно. Впрочем, эта же энциклопедия не называет вообще Дэвиса - восьмикратного чемпиона мира в тяжелом весе.

Глава 121.

Летом 1984 года я получил от Рэджа Айланда сообщение о том, что Эндерсон чудом остался жив, в подтверждение Рэдж приложил вырезку из английской газеты. Как из нее явствует, болезнь почек, которую Эндерсон перенес мальчиком четырех лет, неожиданно и трагически дала о себе знать в самом начале 80-х годов.

Вот что писала английская газета летом 1984 года:

"Бывший американский чемпион Пол Эндерсон был известен как самый сильный человек мира за свои невероятные подвиги в поднятии весов, но сегодня он просто оболочка самого себя и мужественно сражается, приходя в норму после операции по пересадке почки. Атлет, превратившийся в евангелиста, теперь весит только 200 фунтов и старается вернуть свою прежнюю силу. "Моя жизнь в руках Господа,- сказал Пол (ему 51 год.- Ред. газеты}.- Я просто благодарю Его за то, что Он дал мне бойцовский дух, что дает мне силы вернуться обратно к жизни".

Пол страдал болезнью почек и анемией почти всю жизнь. Когда он победил на Олимпийских играх в Мельбурне, у него была температура под 39 градусов. Год спустя американский герой покорил русские залы во время турне по Советскому Союзу. Когда он вернулся в Соединенные Штаты, он "привязал 6270 фунтов (2840 кг.- Ю. В.} железа к своей спине"- самый большой вес, когда-либо поднятый человеком, если верить Книге рекордов Гиннеса. Затем силач стал собирать толпы своими проповедями, а не своей силой. Став евангелистом, он совершал поездки по стране. Деньги от проповедей пошли на содержание домов для умственно отсталых мальчиков... Полу отдала свою почку сестра Дороти, 59 лет. "Мы надеемся, мы уверены в том, что он выдержит это и выживет",- сказал доктор Джон Наджарьян из университета в Миннесоте, который сделал операцию.

Пол сказал, что теперь, когда он получил новую лицензию на жизнь, он планирует заново себя построить: "С тех пор, как я покинул больницу, тренируюсь по крайней мере три часа в день..."".

Глава 122.

Собственный вес душит (Сейчас я не совсем разделяю это мнение. Сложение Эндерсона таково, что большой собственный вес не был для него обузой),- говорил об Эндерсоне мой тренер.- Для рывка важна скорость, для взятия веса на грудь в толчке тоже, а какой у него вес?! То-то! А сбросит - сразу потеряет силу. В Мельбурне сбросил - едва ушел от поражения. Выбирать ему не приходится. Или показывать силу в трюковых упражнениях при огромном собственном весе, или же, согнав его, быть обыгранным, но только уже по-настоящему, не как в Мельбурне. Заколотим рывок и толчок от души...

Я учитывал: посредственная подвижность не позволит Эндерсону реализовать силу в полной мере. Для технически качественного толчка и рывка ему недостает скорости. Он не поспеет уйти под штангу в рывке на околопредельных весах и не поспеет в толчке захватить ее на грудь. У него большая сила, но без возможности приложения к спортивному троеборью, как бы наказанная за громадность определенной неприспособленностью к действию. Но сама сила, без всяких оговорок, весьма внушительная. В приседаниях и тягах Эндерсону нет равных.

Поэтому я считал Эндерсона как бы среди действующих спортсменов и давал ему предельно высокие результаты. Может быть, даже чересчур высокие. Однако этого атлета носили ноги чудовищной силы.

Я не знал будущее. В конце концов, оно не исключало подобную встречу. Не исключалось и выступление Эндерсона без меня. И впрямь, что мешает ему поднять рекордные килограммы перед публикой?..

Я ждал.

Еще 23 июня 1961 года газета "Советский спорт" сообщала: "Андерсон просит изменить правила и ввести положение, чтобы спортсмен, в течение года не выступавший в качестве профессионала, вновь мог быть восстановлен в правах любителя. Менеджер Андерсона К. Вил заявил, что с сентября прошлого года (первого вызова на поединок тотчас после моей победы в Риме.-Ю. В.) Андерсон не выступал как профессионал..."

Сессия Международной федерации тяжелой атлетики в Вене в сентябре 1961 года местом будущего чемпионата мира определила североамериканский городок Херш. Для меня выбор США и Херша местом будущего чемпионата показался не случайным. Был умысел на обмен "любезностями" между мной и Эндерсоном.

В Вене Хоффман в частной беседе поставил передо мной вопрос откровенно: "На каких условиях согласны встретиться с Эндерсоном?"

13 января 1962 года я напечатал в "Известиях" сведения об этой беседе: "Мы решили, что такая встреча вполне осуществима на чемпионате мира 1962 года в США. После окончания соревнований атлетов тяжелого веса "занавес опустится" и чемпионат официально закроется. Потом "занавес поднимется" и Эндерсон постарается проделать все, что нужно, дабы считаться первым".

Неизменность данному решению я подтвердил еще несколькими заявлениями для газет.

За зиму 1961/62 года удалось справиться с основной задачей - свести превосходство Эндерсона в жиме к незначительному.

Через несколько недель после чемпионата СССР в Тбилиси я подтянул рекорд мира в толчке до 211 кг.

16 мая газета "Известия" напечатала под крупным заголовком очерк "Встретятся ли Геркулесы века?":

""Я никогда не чувствовал себя таким сильным, как сейчас, и думаю победить Власова. На тренировках я выжимаю 200 кг, поднимаю в рывке 165 и толкаю 207" - такое заявление корреспонденту ТАСС сделал американец Пол Андерсон.

Узнав о заявлении Андерсона, Власов заявил:

- Буду рад встретиться с американцем и померяться с ним силами. В крайнем случае можно организовать встречу на тех же условиях, что и в Херше. Что касается результатов Андерсона, то говорят лишь о том, что получает подтверждение в протоколах соревнований. Не знаю, что мешает Андерсону выйти на помост и в присутствии зрителей и специалистов подтвердить то, о чем он сказал.

...Он (Эндерсон.- Ю. В.} покинул цирковую арену. Конечно, в этом решении большую роль сыграли... успехи Власова. Андерсон начал тренироваться и бросил вызов советскому чемпиону, который принял его. Встреча самых сильных людей должна была состояться на чемпионате мира в Херше. Были оговорены и условия поединка. Поскольку американец еще не получил статус любителя, он не мог выступать одновременно с Власовым. Американец должен был выйти после закрытия чемпионата и попытаться превысить результаты Власова. Но, как известно, соревнования пришлось перенести в Будапешт, ибо правительство США не гарантировало въездных виз спортсменам ряда стран.

"Перенесение чемпионата в Будапешт было для меня настоящим ударом,- сказал Андерсон корреспонденту ТАСС.- Мне очень хотелось встретиться с Юрием Власовым. Он прекрасный спортсмен и замечательный человек, к которому я питаю самое искреннее уважение".

...Юрий Власов не скрывает, что в нынешнем году надеется набрать в соревнованиях 570 кг. Его тренер С. Богдасаров считает, что эта сумма будет складываться из таких показателей: жим - 190 кг, рывок - 167,5, толчок-212,5".

Итак, я ошибался в оценке рывка Эндерсона. И все же наши килограммы были тяжелее. Мою уверенность подкрепило и отсутствие официальных доказательств. Эндерсон говорил, но нигде не показывал свои килограммы. Я свои все время утверждал публично, и на помостах разных стран. И уже не скрывал, был уверен в 570 кг. ! Теперь, после отмены чемпионата в США, силу можно было доказывать лишь в заочном поединке. Выступить в любой день - это никто не мог запретить.

Я свои результаты выкладывал: вот мои жим, толчок! Травмированный, но выступал весь май: Тбилиси, Париж, Оулу, Пори, Хяменлинна... Каждый раз открывал свою силу. В Хяменлинне утяжелил главный рекорд в толчке - 211 кг!

Ждал ответа Эндерсона. Ждал его выступления.

Ответ не приходил.

Ждал еще какое-то время, потом перестал. Понял: свое время Эндерсон упустил безвозвратно. Больше этот вопрос нас с тренером не интересовал.

До меня как-то не сразу дошли слова Боба Хоффмана. 7 июля 1961 года на матче сборных СССР- США я прихватил на грудь 210 кг, вес по тем временам неслыханный. Это была притирка к рекорду и встрече с Эндерсоном.

Боб Хоффман очень взволновался тогда, в Москве, 7 июля. "Мы были свидетелями исторического события! -заявил он.- Впервые человеку удалось взять на грудь... и подняться с таким весом. Никто до сих пор не мог даже мечтать об этом. Власов-пионер атлетического космоса. И если даже в этот раз он не мог толкнуть штангу, это удастся в следующий раз".

"Никто до сих пор не мог даже мечтать..." - и Эндерсон тоже. Значит, в толчке - этом главном упражнении, I доказывающем, кто на деле самый сильный,- я имею неоспоримое превосходство. Я взял лишь на грудь 210 кг -и это уже "историческое событие"! А теперь этот вес уже взят в Днепропетровске и будет через несколько недель после чемпионата СССР в Тбилиси улучшен на выступлении в Финляндии.

Итак, время и сила все расставили как надо. Всегда и везде надо верить лишь доказательствам делами, а не словами. Все верно: пусть слабейший отражает удары.

Так спор сам по себе и заглох.

Однако опрометчиво судить о силе Эндерсона лишь по упражнениям спортивного троеборья или двоеборья. Его ноги и спина впечатляюще мощны. В упражнениях на данные группы мышц ему нет равных - это тоже факт.

Запомнилась та весна и забавным происшествием. Я тренировался с гирей в 56 кг, отлитой по моему заказу из свинца. В марте эта гиря сгинула. Я был не столько раздосадован, сколько озадачен. Ведь в зале стояли "двойники" (гири по 32 кг) и другая заказная гиря - в 36 кг, а похититель на них не польстился, унес именно эту. Унести из зала, не выдав себя, 56 кг в одной руке - с удовольствием посмотрел бы я на такого молодца!

Глава 123.

Я вернулся из Тбилиси злой: упустить рекорд в троеборье, схлопотать травмы... Из-за них терять наработанное? Все зимние и весенние тренировки насмарку? Не тренироваться? И тут еще непонятная болезнь...

Нет, выход один: переломить болезнь, продолжать выступления, не давать повода для подозрений, будто избегаю встречи с Эндерсоном. Наступать результатами. Переварю усталость, заглажу травму, освою новые веса (я как раз начал выходить на эти веса) - следовательно, непременно нужно оставаться в работе.

Это была грубая ошибка.

Я не отдавал себе отчета в том, что болезнь и травмы - свидетельство глубокой перетренированности, неспособности организма справляться с нагрузками, сносить их. Правда, я меньше всего страдал от травм. После нескольких недель досадной боли больше не обращал на них внимания. Но вот бессилие к тренировкам, невозможность отвечать волевыми напряжениями, угнетенность и устойчивая бессонница!.. Эта болезнь нова, непонятна. Как вести себя? Что со мной?

Однако вида я не подавал. Кроме тренера, о моих бедах никто не ведал.

Да, счастливы ищущие...

Об истинном характере травм, как и о своем состоянии вообще, я не подозревал. Именно поэтому через две недели после выступления в Тбилиси я выехал во Францию и Финляндию. И это с такими травмами и болезнью! Молодо-зелено...

Я выступил и провел показательные тренировки в Париже, Оулу, Пори, Хювинкя, Хяменлинне.

31 мая в Хяменлинне я продвинул мировой рекорд в толчке - 211 кг. И это при том, что целый месяц не тренировался, потерял почти 10 кг собственного веса и к тому же выступал с незалеченными травмами, на боли.

Когда спускался по трапу ИЛ-18 в Шереметьеве, пиджак на мне болтался. Я весил меньше 116 кг. И в таком состоянии я настиг в Хяменлинне новый рекорд - это ли не доказательство новой силы! Она поспевала в мышцах. Только бы сладить с болезнью...

Волей связать все чувства.

С юности я разделял убеждение, что физическая слабость, вялость и болезни - одно из самых больших оскорблений и унижений для человека. Сознание этого было одной из мощных побудительных причин для страстного увлечения спортом.

Я ценил красоту от спорта не за то превосходство, которым она наделяет по сравнению с другими людьми, а за радость, богатство чувств. Надо это испытать - мощь этих чувств и силу, с какой она привязывает к жизни. А поединки, победы, титулы - это уже прикладывалось само собой. Мучили мысли о нашем времени: дух, закованный в объятия скелета...

Глава 124.

Молодо-зелено...

Конечно, преступлением против природы и настоящего спортивного режима и результатов была моя жизнь в 1960-1963 годах. Ни для одного дня я не делал послабления. Я возвращался с тренировки около девяти-десяти часов, ужинал, отдыхал до полуночи, а в полночь садился за письменный стол, рядом стоял кофейник с крепчайшим черным кофе. Обычно я работал до четырех-пяти утра. Эта работа над словом пришлась на главные годы тренировок и рекордов.

Я ложился и спал до девяти-десяти утра, а там завтрак и куча разных дел, после обеда - сборы на новую тренировку.

Последствия такого "режима" я очень скоро ощутил. Разве жестокий нервный срыв накануне чемпионата в Тбилиси не был им подготовлен? И это ведь при условии, что сами тренировки обходились огромным расходом нервной энергии, постоянными волевыми напряжениями, а чемпионаты, рекорды - это же потрясение организма до самых основ...

Да-а-а, молодо-зелено...

Но и то правда, что вести себя иначе я не мог. Никто не дал бы мне времени на литературное учение. Тут или спорт, или учение. А я очень хотел писать - огромная работа ждала меня. Я мечтал писать хорошо, а главное - своим голосом. Я не щадил себя - и... спорт. Я ни во что не ставил спорт. Он был только средством в моем освоении литературы, ему доставалось от меня то, что не брала литература.

Вся эта жизнь строилась мной на волевом преодолении себя, насилии. Но правда и то, что у меня не было другого выхода.

Но как же я был счастлив, когда писал! Как я любил эти часы за рукописями!

Молодо-зелено...

Глава 125.

Поездка в Париж вызвала печатные отклики, любопытные преданностью Шарлю Ригуло. Франция хранила память о своем самом сильном атлете. Что бы ни печатали обо мне, непременно вспоминали и Ригуло. Характерен очерк Жоржа Праделя в "Miroir-sprint":

"Юрий Власов есть продукт работы, знаний и культуры... Раз это возможно, он заставил себя стать целью... О себе Юрий Власов смог бы сказать старой французской притчей: он тот кузнец, который сам себя выковал. Год за годом он упражнялся все с большими тяжестями. Он начал в 1954 году, а в 1960-м -он олимпийский чемпион, в 1962-м - рекордсмен во всех трех классических упражнениях троеборья. И он допускает без какого-либо хвастовства, что показанные результаты не конец их длинного свитка.

В двадцать лет Шарль Ригуло стал олимпийским чемпионом. А в двадцать лет Юрия Власова никто не знал в мире. Двадцати семи лет француз оставил спорт, а в этом возрасте советский атлет полон сил, думает о чемпионате мира, о будущих Олимпийских играх... Юрий Власов выше француза? Быть может, нет. Потому что его сила - это результат методов тренировки, которые решительно изменились за четверть века. Знать - это мочь.

Мы спрашиваем себя: откуда у Власова такой аллюр в избранном спорте? Может быть, оттого, что он занимался не только тяжелой атлетикой? Ведь он занимался борьбой, боксом, легкой атлетикой... База по-хорошему верная и солидная. Безукоризненное распределение структуры. Логическая раскладка мускульной мощи.

Власов анализирует свои способности. Изучает спорт. Это позволяет свести два конца: возможности и требования. Чтобы получить результат, который в свое время "убил" такого атлета, как Ригуло, нужен не столько опыт, сколько отказ от распыления усилий - следствия множества упражнений.

Ригуло, который тоже был сильнейшим человеком в мире, часто проделывал десять - двенадцать упражнений. И каждое из них противоречило друг другу. В частности, тренировка одной руки вызывала утрату мускульной гармонии и препятствовала прогрессу упражнений для двух рук.

Юрий Власов, как и все современные тяжелоатлеты, придерживается трех классических упражнений для двух рук: жим, рывок, толчок. Однако он их так изучил, наработал такой выход, что каждое из движений не мешает другому...

С тех пор как Власов занялся штангой в 1954 году, он ведет журнал - "записную книжку штангиста". В ней за длинные месяцы - реакция организма на тренировки и соревнования. Это позволяет ему вносить поправки в методику, одновременно упорствовать, упрямиться и прогрессировать. Методы Власова вдохновляются простейшим принципом: все эволюционирует. Разумеется, когда эволюция нормальная, когда она не принуждение и не дань ложным представлениям. Власов обрабатывает спорт как науку, подчиняет принципы тяжелой атлетики как в главном так и в частном, себе - своей морфологии, нервной системе, крепости своего позвоночное столба мускульным особенностям. Было бы ГЛУПОСТЬЮ считать, что советский атлет лишь утверждает себя на престоле физической силы. Нет, это успех гуманный, общий. Открытие это равно некоему новому направлению в методике. Направление, которое он ожесточенно продолжает исследовать с этой ударной идеей: все новое позволит совершить еще шаг вперед.

Этот спортсмен доказывает, что физическое могущество человека неограниченно, как и блеск разума. Все - вопрос поиска, открытия, культуры и мужества. Понять его - все равно что познать книгу под названием "Тяжелая атлетика для силы, дерзания всех!"

Самый сильный человек мира! Ему уже присвоен титул "самый сильный человек мира", как некогда Шарлю Ригуло. Власов первый не поверил этому. Власов прекрасно знает, что помимо него в мире существуют люди, способные поднять более тяжелые веса, и может быть, даже с меньшими напряжениями, но эти люди сами не ведают о своих способностях. Однако и сама по себе работа - пусть это даже золотой дар - не сможет, а в ряде случаев и не смогла, развить естественные способности этих людей, ибо в такой работе отсутствует подлинно научный подход.

Но олимпийский чемпион, рекордсмен мира - разве это само по себе не замечательно?! У этого спокойного богатыря отвращение к похвальбам смельчаков-хвастунов, провокациям бывшего олимпийского чемпиона. Пол Эндерсон - эта гора плоти и жира - выходит на поединок... Толкуют даже о матче Власов - Эндерсон. Предвидят его после чемпионата мира, который будет в Соединенных Штатах; Эндерсон, без сомнения, изучит советского атлета своими убытками...

Есть еще и соперник Власову. Соперник, который только карабкается на первую ступень известности, но его шансы кажутся вполне серьезными: молодой толкатель ядра Гэри Губнер. Ему девятнадцать лет, рост - 189 см, вес-118 кг. Результат в тяжелоатлетическом троеборье - 490-500 кг...

Очевидно лишь одно - будущие чемпионаты мира позволят Власову сделать новый скачок вперед... Он хочет побеждать, он хочет бить рекорды. Но он, как я убедился, совершенно лишен интереса ко всему, что сопутствует славе ("второстепенное"-говорит он): лавры, почтение публики, газетная известность и пр..." (Miroir-sprint, 1962, 21 мая. С. 4-5).

Жорж Прадель основательно проследил мои тренировки в Париже и вообще каждый мой шаг. Я опустил в переводе его мнение о роли собственного веса для силы. А он издевается над этим направлением в большом спорте. Направление, которое, по выражению Праделя, полагается на фортуну, путая последнюю с искусством... "жрать". Прадель задает вопрос: "Власов - феномен, монстр?" И отвечает: "...Его ошеломляющие достижения прежде всего результат разумного отношения к тренировкам, своего рода выход от общей культуры, если угодно - мудрость".

Я привел очерк Праделя не для похвальбы. Спортивной славы я, что называется, хлебнул полным ртом. Мне дорого это подтверждение: да, существуют иные пути постижения силы. Это - знание, поиск. Никакие препараты (так называемые восстановители силы), хотя они и нагоняют в мышцы силу, не заменят работу разума. Большой спорт на пути сближения с наукой, искусством. Кто поймет это, а поняв, превратит в действие, тот откроет настоящие победы. Болезненное ожирение, подлоги силы, химические препараты - всего лишь уродства. И как уродствам им нет жизни.

Спорт - не только победа. Точнее, не всякая победа есть... победа. И спорт это с жестокостью доказывает, доводя отклонения от его сути до уродливых крайностей.

И еще: не след быть в услужении у славы и достатка. Тот, кто мечтает о победах, не должен мечтать о довольстве. Иначе он станет придатком спорта, но не его хозяином. И непременно предаст свои же цели. Цели и прекрасное существуют независимо от минутного торжества уродств. Человечество в муках и ошибках с неизменным постоянством пробивается к прекрасному. Оно не может отказаться от этой борьбы по сути своей, по природе. И это закон всеобщий, имеющий силу и для спорта. Все, что делает спортсмен, это в конечном итоге для всех. Человечество отрицает все, что не имеет такой ценности.

Всем опытом, всем своим прошлым в спорте я пытался доказать: есть главный путь - постижение закономерностей организма, освоение возможностей, зашифрованных природой в нас. Именно с этого и начался спорт. Вот путь, который должно укреплять человечество и который должен оберегаться человечеством.

Очерк Праделя помогает избежать некоторых объяснений - ив этом одна из причин обращения к нему. К тому же автор верно схватил смысл моего отношения к такому явлению, как тренировка. Он дает понятие о ней как о неограниченном в кажущейся ограниченности.

Очерк связывает прошлое и настоящее тяжелой атлетики, переход от пятиборья к троеборью. И в очерке - гордость за великого Ригуло. Несколько болезненная гордость, так как сквозит желание убедить всех, что "наш Ригуло не хуже". Конечно, Прадель прав: совершенствуется методика, а знания и есть новая сила...

Я мог выступать долго. Мог иметь больше рекордов. Но в этом таилось и уничтожение меня как спортсмена. Я искал силу. Никогда не эксплуатировал ее ради выгод. Считал назначением атлета отнюдь не только победы, а бросок вперед, овладение новым. Победы - лишь свидетельство движения. Каждый раз рекорды до конца исчерпывали мою силу, и я поневоле должен был начинать поиск. Но разве это не замечательно? Разве знание законов, по которым складываются сила и физический облик, не есть победа над ограниченным в жизни, не есть отрицание ограниченности вообще, право на свободный разум, гордость разума, независимость достоинства познания, невозможность препятствовать познанию, тщетность любого ограничения?!

И отсюда совершенно иной взгляд на спорт. Это ведь не сборник анекдотов, кто сколько поднял, как выиграл, пробежал, и не хронология чемпионатов. Именно в подобном подходе - подавляющее большинство всех провалов в исторических исследованиях спорта. Вместо исследований - поминальник. Нет духа времени, нет судеб и качественного анализа вклада того или иного атлета. Не количество рекордов определяет место того или иного чемпиона в истории спорта. Есть люди - и они по-разному прикладывают свое сердце к дням жизни...

Спорт лишь тогда обретает истинный смысл, когда его рассматривают в общем потоке развития человечества. Нельзя его выхватывать, оценивать обособленно - убогость такого подхода и сказывалась на всей литературе о спорте и от спорта. Нельзя понять спорт вне общего движения человечества. Нельзя корить спорт его недостатками и болезнями. Недостатки спорта и его болезни - прежде всего пороки и нездоровье самого общества. В едином целом все неразрывно связано. И одно лишь доказывает другое. Издеваясь над уродствами явления, мы издеваемся над самим обществом.

Образно определил назначение культуры (одно из назначений) Борис Пильняк: "Искусство всегда та "крыса", по которой моряки узнают, как течет корабль" (Пильняк Б. Камни и корни. М., Советская литература, 1934).

Но ведь искусство - элемент культуры, элемент общественного сознания, как и спорт. Только под таким углом зрения должно оценивать такое явление, как большой спорт.

Глава 126.

Свою силу Пол Эндерсон утвердил не в упражнениях классического троеборья - жиме, рывке, толчке. Он доказывал ее в специальных упражнениях.

В одну демонстрацию ему удаются полное приседание (и, естественно, вставание) с весом 544 кг, жим лежа - 284 кг, тяга штанги выше колен - 371 кг (это соревнования по так называемому силовому троеборью, широко практикуемому на Западе). Все эти результаты перекрыты. И, наконец, он устанавливает и поныне непобиваемый рекорд - отрывает плечами от стоек 2844 кг. Представительнице слабого пола Джозефине Блатт удается исполнить толчковую тягу с лямками на весе 1616 кг- тоже более чем внушительное достижение.

Нельзя не восхищаться мощью Эндерсона и других могучих людей, славных подобными рекордами силы. Мы, атлеты, знаем цену этих напряжений. Они требуют не только огромной подготовительной работы - годы такой работы,- но и таланта силы, физической одаренности высшего порядка, своего рода исключительности.

Но, в свою очередь, смею предложить испробовать свои способности в классических упражнениях. Покажите совершенство силы в рывке и толчке - здесь физическая мощь есть совокупность всех качеств, а не какое-то одно. Для классических упражнений необходимы сила, скорость, координация плюс самообладание и мужество.

Нет более объемного и справедливого выявления физических способностей, чем классические упражнения. Поднимите на вытянутые руки рекордный вес - и, если это в толчковом упражнении, вы по праву станете самым сильным человеком, ибо это упражнение требует самых разнообразных проявлений и качеств силы, помноженных на волю и мужество. Без воли и мужества невозможно загнать себя под рекордные тяжести: конечное положение всегда такое, из какого сложно вывернуться. Тут хочешь не хочешь, а рискуешь. Нужны выдержка и отвага, дабы поставить себя в это единственное клинящее положение, в котором тяжесть задвинута наверх прочно и несокрушимо. Именно здесь - высшая сила и высшее мужество.

Глава 127.

"Как же мне держаться с ним?" Я так и не успел решить. Лифт остановился. На звонок отворила миловидная женщина и провела нас в гостиную. Скромная комната с портретом привлекательной мулатки над диваном. Больше я не успел ничего заметить. Вошел приземистый мужчина, плотный, кряжистый и представился: "Ригуло".

Я сижу рядом с ним... человеком, чье имя отождествляется с силой. Сижу рядом и слушаю.

- Родился в начале века, в девятьсот третьем году. Моя профессия? Рабочий-литограф, после - профессиональный спортсмен. Спорт полюбился мне сразу...

Слушаю и думаю, что он очень болен. Воспаленные белки. Высохшее бледное лицо. Большое изможденное тело. Ключицы выпирают из-под халата..." - так я писал в газете "Известия" в октябре 1962 года.

Настоял на визите бывший рекордсмен России по штанге, потом профессиональный атлет и авторитетный французский тренер по боксу, а ныне репортер газеты "Русские новости" в Париже, основанной русским патриотом А. Ф. Ступницким в 1944 году, Александр Григорьевич Красовский.

Красовский старше Ригуло, а статен, подвижен, быстр на точное слово. Меня подавила болезненность Ригуло, хотя я был предупрежден о его нездоровье, смертельном нездоровье - необратимо слабнет сердце.

Ригуло рассеянно улыбнулся на мое восхищение его подвигами в спорте. Я замечаю, как дрожат у него пальцы и как исхудало-преувеличенны кисти. И как он весь зыбок - ему трудно сидеть, трудно противиться дрожи, трудно подыскивать слова. И руки нескладно-длинные, вроде не его. Под халатом могучий костяк, но мяса уже нет, съедено болезнью. Он никнет от слабости, однако не теряет улыбки. Она блуждает в бескровных губах. Тонкая пленка кожи хранит следы недавнего бритья. В глазах то вспыхивает, то гаснет любопытство. Слова редкие, без выражения...

Репортер сфотографировал нас - и уходит на цыпочках. И тут меня ударяет по сердцу вид комнаты. Она очень походит на все другие комнаты, в которых долго болеют и с болезнью нищают.

И я вспомнил восторженные слова Новака о встрече с Ригуло в 1937 году: "Сам среднего роста, кряжем. Грудь широченная, выправлена наковальней, такую не просто осадить. Любое "железо" примет. Атлет! Улыбается ясно, спокойно. А что за номер в цирке! На вытянутой руке очаровательная девушка. Держит на ладони, ухмыляется - забава! А она - одно упражнение за другим на гибкость. Что ты! А слава!.. Великий король спорта!.."

И рассказ Куценко. Он встречался с Ригуло дважды:

"Толстый, очень общительный и улыбчивый в 1950 году. За ним сохранялось звание сильнейшего в мире. Через четыре года я встретился с несколько другим человеком. Ригуло изрядно пил. Это не нравилось Жану Даму. И Жан Дам не скрывал..."

Как плясали буквы, когда Ригуло подписывал мне на память свою книгу и фотографию!

Неуверенно, всем телом он поворачивался к нам. Я знал эту печальную особенность бывалых атлетов - сращение шейных позвонков от бесчисленных повреждений и перегрузок. И Ригуло не мог повернуть голову - поворачивался всем туловищем. Он хрупок, нетверд в повадках, будто боится ошибиться, не то сделать. Напряженно принимает слова, пропуская и не пытаясь даже ответить на вопросы. В глазах навыкате - усталость и пустота...

Красовский не грассирует, речь у него интонационно не французская, но владеет языком безукоризненно. При нем я избегаю говорить по-французски. Неловко за себя.

Я испытал облегчение на улице. Даже поймал себя на том, что заговорил громко, часто. Старался отгородиться от чужой беды. Конечно, жить, жить! Все здесь радостно! Так славны встречные женщины, улыбчивы дома, город, небо за листвой!..

- Нагрузки сделали свое и еще вино, много вина,- сказал Красовский, расправляя плечи. И завел рассказ о своем знаменитом ученике - чемпионе Европы среди профессионалов по боксу: -...Бабник из записных. Как унять? На тренировках выжеванный. И сколько ни убеждаю - без толку. Я его, голубчика, на экскурсию в больницу...- Александр Григорьевич называет больницу, район, там служил знакомый врач-венеролог.-...Мы его за собой по палатам, потом на осмотр, перевязки, процедуры. Вышли, а он - блевать... Что ты! Шарахался от юбок!..

Я знаю: в молодости Красовский держал один из рекордов в дореволюционной России. И это все. Но о его французском статусе уже наслышан. Здесь он начал выступать как профессиональный боксер. Дипломы тренера физической культуры и бокса ему выданы после экзаменов на специальном отделении при Парижском университете и Национальной федерации бокса. За свою жизнь Красовский тренировал несколько сот спортсменов. Среди них - "король ринга" легковес Клето Локателли, о котором писали, что он побеждал во всех столицах Европы. Потом Локателли стал звездой в Нью-Йорке.

Среди воспитанников были чемпионы Европы итальянцы Мерло Пресизо (полутяжелый вес) и Энрико Урбинатти (вес "мухи"), чемпион Италии средневес Тино Роландо, чехи Якш, Мюллер, Гампахер и Прохазка - все чемпионы Чехословакии. Труд Красовского отмечен высшей наградой Национальной федерации бокса Франции.

Александр Григорьевич вытаскивает у меня из-под руки книгу и фотографию, подаренные Ригуло. Щурясь, разглядывает. Мы отпустили машину и теперь идем к метро.

- Наверное, последний автограф,- медленно, в своей манере выговаривает слова Александр Григорьевич.- Сердце износилось...

"Вино, конечно, доконает любого,-думаю я.-Но одно ли вино? Как это легко - сбросить ответственность ссылкой на вино. Все сразу понятно, никаких тревог. . А нагрузки?! Ведь его изменили нагрузки: выкладывай силу на тренировках, удивляй на сцене! Рекорды. Почтение... А потом гонки - велосипедные, автомобильные. Потом борьба. Не такая, не с правилами - кетч. И на все - одно сердце..."

Александр Григорьевич, тонкогубо улыбаясь, развлекает парижскими историями. Это он устроил встречу с Ригуло. Ему, репортеру, этот визит - отличный газетный материал.

"Вино, конечно, зло - думаю я.- Но сначала от этого человека взяли всё. Выгребли все, что могли. Поди сыщи чемпиона по кетчу в пятьдесят лет, а Ригуло им был... Качает головой: здорово пил. А что выгребали из него все - ни слова, будто так и нужно. Что сосали всем миром силу - ни слова... Вся жизнь - череда надрывных испытаний, общая жажда новых рекордов. Он сжигал себя. Не проматывал, а сжигал, ибо работал нечеловечески. Не алкоголь ли обманчиво выдергивает из такой устали? А потом, разве не все ли равно, каким будет "потом"? Вряд ли лучше, чем эта чернота усталостей И "раздергивал" ее алкоголем, доканчивая разрушение, сработанное профессиональным спортом. Все эти люди награждены славой, но не ее пониманием. Ведь сила, превращенная в профессию, убивает. Не может быть иначе, хоть обставляй все эти спектакли самыми "человеколюбивыми" правилами..."

Я размышлял о результатах, о том, что их нужно все время продвигать, а потом наступит день - и ты не нужен большому спорту, хотя всей жизнью прикипел к нему и другой жизни не надо. А тебя поучают: преодоление препятствий не есть исключительные свойства большого спорта, в любой области талантливый человек, идущий к далекой цели, должен обладать силой воли...

Я впервые задумался над тем, что значит дорасти до понимания сущности событий. Что значит - верить правде, видеть правду? И верят ли правде, если она не обеспечивает сытостью?..

Ригуло потряс меня. Ведь ему нет и шестидесяти.

Я вспомнил, как этот бывший атлет выходил из комнаты. Он наотрез отказался фотографироваться в халате. Вернулся в черном пиджаке, белая рубашка без галстука, воротник расстегнут. Сел подле меня, протянул руку с книгой, позируя. Дышал прерывисто, громко. Робко, даже виновато улыбался...

Красовский вспоминает посещение училища при выпуске прапорщиков императрицей Александрой Федоровной и наследником-цесаревичем Алексеем. Это я спросил. Пережитое Красовским из смуты тех дней - материал, который я по крохам добываю для будущей книги.

- Ренненкампф? Каков собой, где встречались? - это мой вопрос.

- В Симферополе. Он уже был в отставке за отказ выручить Самсонова и предательство под Лодзью. На его совести гибель второй армии генерала Самсонова. Ходили слухи, будто он с японской войны зуб имел на Самсонова. Да и под Лодзью в ноябре четырнадцатого выпустил немцев из мешка... Любил сидеть в сквере у гостиницы, где жил. Мы в ресторане пообедаем - и в сквер: Карловича "заводить". Его звали Павел Карлович. И вокруг колесом. Он должен на честь отвечать, а нам конца нет. Как только сядет, так пошел следующий. Он поднимается, руку к фуражке, а сам от злобы белее известки. Усы дрожат. Они у него стрелками в стороны, длинные... Его в марте восемнадцатого расстреляли в Таганроге, или, как тогда говорили, "в штаб к Духонину отправили"...

Думал, гадал ли я, что игра в силу заведет меня в дом к тому, чье имя если не священно, то почетно для каждого, кто любит силу. Его уже забывают. Вне Франции его знают лишь такие одержимые силой, как я. Старый, добрый Беранже, его "Барабаны" отбивают ритмы. Слушаю этого русского, что прожил на чужбине и ничуть не состарился в тоске по России, а в памяти озорство строф:

Прекратите, барабаны,

Музыку свою;

Вы спокойствие верните

Моему жилью!

Красовский всегда с портфелем. Что значит "всегда"? Я знаком с ним утро и день. Но у него славный портфель. Он щелкает замками и достает книжицу - шаляпинские воспоминания. Ласкаю рукой мягкий переплет.

Прибавляем шаг. Столько сегодня дел! И подальше от чужой беды, подальше...

Глава 128.

Я навестил Ригуло 18 мая 1962 года, а 20 августа он умер...

Для Франции он был не просто самый сильный в мире, но продолжение славных традиций. Силовой спорт чрезвычайно развит во Франции с конца XIX и начала XX столетия. В этом смысле явление "Ригуло" не случайно.

Вместе с его славой и французская тяжелая атлетика переживает триумф. Из шести золотых медалей, разыгрываемых на Олимпийских играх 1924 года в Париже, две - у французов Дэкотиньи и Ригуло. На Играх 1928 года в Амстердаме (Ригуло уже профессионал и не выступает на Олимпиаде) у французов золотая, серебряная и бронзовая медали. А ведь тогда было всего пять весовых категорий.

А через четыре года в Лос-Анджелесе из шести золотых медалей три-у французских атлетов (Сювиньи, Дюверже, Остэн).

За этими победами легендарная сила Ригуло. Его успех окрыляет французских атлетов. Его профессиональные выступления будят интерес к силовому спорту. Характерно, что с его уходом из профессиональной тяжелой атлетики сходят на нет и успехи французских атлетов. Он был набатом для силы соотечественников.

Шарль Ригуло родился 3 ноября 1903 года в Везине (Франция) (Сведения - из биографической книги, подаренной мне Ригуло. К сожалению, в ней нет привязок событий по времени. Есть подробные описания почти каждого рекорда, но когда он установлен, не указывается. Единственные выходные данные книги: "Imprimerie Ricard S. A. F." Marseille).

Согласно энциклопедии Дэноэля, его рост- 171 см, вес-90 кг (вес доходил до 103 кг.- Ю. В.).

И далее: "Известен под именем "Сильнейший человек мира". И в самом деле он был непобедим в свою эпоху. "Сильнейший человек мира" - им стал тридцать лет спустя советский атлет Юрий Власов. Олимпийский чемпион Парижских игр 1924 года в возрасте 21 года с суммой пятиборья 502,5 кг, опередивший швейцарца Фридриха Леопольда в среднем весе. Затем Ригуло переходит в категорию тяжелого веса, где побивает все рекорды мира. В 1931 году в одной из попыток на рекорд мира получает травму, которая и кладет конец одной из его карьер, так как он начинает выступать в мюзик-холлах, но главным образом в борьбе кетч, где в конце концов его противником оказывается Анри Деглан - тоже чемпион Олимпийских игр 1924 года в Париже по борьбе (по классической борьбе в тяжелом весе.-Ю. В.}, страстно любимый целым поколением французских любителей спорта. Шарль Ригуло, без всяких сомнений, одна из легендарных фигур французского спорта, его популярность была необычной. На протяжении своей карьеры Ригуло побил 111 мировых рекордов.

Его дочь - Дэни - была после войны (второй мировой.-Ю. В.} чемпионкой Франции по фигурному катанию".

Глава 129.

И доныне немало противников того, что в спорте была эпоха Ригуло. Обратимся к фактам.

На последней странице книги "Сильнейший человек мира - Ригуло", подаренной мне Шарлем Ригуло, сведены в таблицу все его рекордные достижения: рывок правой- 122 кг, рывок левой - 113 кг, рывок двумя руками - 145 кг, толчок двумя руками - 186 кг. 1200 кг подняты на плечах со станка. Кроме того, он единственный атлет, который постоянно толкал ось Аполлона, 166 кг, и ее же, но нагруженную до 172 кг...

Результат в толчке двумя руками (по нынешней системе, в прошлом французской) - основной показатель силы - был превзойден Норбертом Шемански лишь в 1954 году. Итак, этот рекорд абсолютной силы принадлежит Ригуло без малого четверть века, а с ним и титул "самый сильный человек в мире". Никто четверть века (а это время историческая наука определяет как жизнь одного поколения) не был в состоянии осилить толчок двумя руками Шарля Ригуло. На жизнь целого поколения - рекорд.

Теперь обратимся к мнениям современников.

Французы могли быть пристрастными. Но что писали наши газеты и журналы?..

Год 1928-й. Отрывок из статьи "Тренировка лучшего французского тяжелоатлета Ш. Ригуло", опубликованной журналом "Физкультура и спорт":

"Повысил ли Ригуло свои рекорды в результате систематически проводимой им вышеописанной тренировки?

Да... толкнул двумя руками - 176,5 кг...

Тренируется он в высшей степени целесообразно, не изнуряя себя на тренировках и сберегая энергию к соревнованиям,- полная противоположность нашим атлетам.

Ригуло еще молод: ему сейчас только 24 года. И нет никакого сомнения в том, что ему удастся побить не только мировые рекорды по французской системе, но даже превысить абсолютный мировой рекорд толкания двумя руками 190,7 кило... который установлен был в Лейпциге австрийским геркулесом Карлом Свобода еще в 1912 году. Этот немыслимый вес был взят в два темпа, а не в один, как требуется (этот рекорд Свободы не имеет документальных подтверждений.-Ю. В.).

Известность Ригуло такова, что кинофирма "Гомон" засняла все его движения со штангой и гантелями и демонстрировала фильм по городам Франции".

Итак, уже в 1928 году Ригуло обладал высшим достижением в толчке двумя руками - 176,5 кг. Эту штангу он толкнул по современным правилам в один темп, а не в два, как толкал когда-то Карл Свобода. Следовательно, уже в 1928 году Ригуло по праву принадлежит титул "самый сильный человек". Это - факт.

Позже "господин самый сильный" доводит результат в толчке до 182,5 и, наконец, до 186 кг.

На Олимпийских играх 1928 года в Амстердаме лучшие результаты в толчке у атлетов тяжелого веса Лухаэра и Скоблы - 150 кг, соответственно серебряного и бронзового призеров. А в то время результат Ригуло - уже 176,5 кг! Разница сокрушительная.

На Олимпийских играх 1932 года в Лос-Анджелесе лучший результат у победителя в тяжелом весе чеха Скоблы - 152,5 кг. У Ригуло в ту пору - 185 кг!

На Олимпийских играх 1936 года побеждает немец Мангер, но лучший результат в толчке у эстонца Лухаэра - 165 кг. Ригуло со своими 185 кг недосягаем! (Сообщения о данных результатах есть в биографической книге о Ригуло, но не указано ни время, ни место соревнования. Уточнить же данные по французским архивам не представилось возможности: в поездке было наотрез отказано министром внутренних дел Щелоковым).

С 1937 года организуются постоянные первенства мира. И вплоть до 1954 года все атлеты из первых уступают в высшей силе Ригуло.

А как же современники?

Вот статья А. Жирмунского "Шарль Ригуло", напечатанная нашим журналом "Физкультура и спорт" в 1938 году:

"За Шарлем Ригуло, популярнейшим французским тяжелоатлетом, многократным чемпионом мира и мировым рекордсменом по штанге, прочно утвердилась репутация "сильнейшего человека мира". Этой репутацией Шарль Ригуло (или попросту "Шарло", как его принято называть во французских спортивных кругах) обязан своему подавляющему преимуществу над всеми мировыми гиревиками на протяжении длительного периода лет, начиная с 1924 года, когда он завоевал абсолютное первенство по штанге на Парижских Олимпийских играх (Ошибочное утверждение. Абсолютное первенство завоевал итальянец Тонани-517,5 кг-олимпийский чемпион в тяжелом весе. Второй результат был у атлета тяжелого веса серебряного призера австрийца Айгнера - 515 кг и лишь третий - у атлета среднего веса Ригуло - 502,5 кг. Соревнования проходили по принципу пятиборья, включавшего рывок и толчок двумя руками, рывок и толчок одной рукой. Полутяжелой весовой категории не существовало),

вплоть до 1933 года, когда он выбыл из строя из-за тяжелой инфекционной болезни.

В чем секрет выдающихся спортивных успехов Ригуло, создавших ему мировую славу?

Одним из основных преимуществ популярного французского атлета-профессионала являются его колоссальные физические данные.

По сведениям французского спортивного журнала, измерения Ригуло (в возрасте 32 лет) сводились к следующему: рост - 1 м 74 см, вес - 103 кг, объем груди - 1 м 32 см, талия - 97 см, шея - 47 см, предплечье - 39 см, бицепс - 47 см, бедро - 70 см, икра - 47 см, спирометрия - 7т. куб. см.

При столь мощных формах мускулатура мирового рекордсмена, в отличие от многих профессионалов-атлетов, не гипертрофирована.

По сведениям французской прессы, большой физической силой отличались отец и дед Шарля, по профессии мясники. Сам Ригуло еще в детстве прослыл выдающимся силачом не только среди сверстников, но и среди значительно более старших по возрасту ребят.

В не меньшей, если не большей, степени, чем своей силе, обязан Ригуло своими спортивными успехами неизменно прекрасному состоянию здоровья. По данным осматривавшего его в 1936 году французского врача, специалиста по вопросам физической культуры Пьера Шевилье, у Ригуло не обнаружено никаких признаков расширения сердца, склероза и т. п. болезней. Пульс у него прекрасный, ровный, 60 ударов в минуту в покое и до 200 ударов в минуту после больших физических усилий, причем он чрезвычайно быстро восстанавливается.

Легкие, печень, селезенка Ригуло в прекрасном состоянии, кожа также вполне нормальна. Нервная система безукоризненна. Атлет обладает хорошим, непреувеличенным рефлексом, спокойным, крепким сном, ровным характером. Сохранил все зубы.

Выдающаяся физическая сила и безукоризненно здоровый организм Ригуло явились фактором не только его спортивных достижений, но и большой сопротивляемости организма, что ярко проявилось, когда он в возрасте 29 лет впервые в своей жизни тяжело заболел менингитом, сопровождавшимся тифом. Могучий организм атлета позволил ему не только перенести болезнь, имеющую обычно (у взрослых) смертельный исход, но и успешно ликвидировать почти неизбежные тяжелые последствия менингита (мозговые явления и т. п.).

В результате через год после начала болезни Ригуло был уже совершенно здоров и мог вернуться к спорту.

Сам Ригуло любит цитировать парадокс, сказанный ему после осмотра известным французским врачом: "Ваш организм так безукоризненно нормален, что это... почти ненормально!"

Ригуло ведет нормальный, здоровый образ жизни, хотя и не следует какому-либо специальному режиму. Питается он обычно умеренно, не перегружая свой организм большим количеством тяжелой пищи. Только в период большой затраты физических сил атлет переходит на более обильное питание со значительным удельным весом мясной пищи.

В области специального спортивного режима Ригуло всегда следует мудрому правилу - никогда не перетрени-ровываться. Регулярно работает он только с гирями и более или менее регулярно занимается ходьбой, бегом, прыжками. Уже после своего перехода в ряды профессионалов, работая как тяжелоатлет в цирке, Ригуло продолжал регулярно упражняться по 1 часу в день с гирями и штангой, поднимая в общей сложности около 1235 кг. В период же, предшествовавший наиболее ответственным своим выступлениям, Ригуло усиливал нагрузку, доводя общий вес поднимаемой тяжести до 3000 кг.

Учитывая свойственные Ригуло быстроту и спортивную "злость", понятны такие его феноменальные достижения, как рывок правой-116 кг, рывок двумя- 140 кг, толчок двумя - 182,5 кг.

В последние годы Ригуло заинтересовался вольноаме-риканской борьбой и после первых своих весьма быстрых успехов в этом виде спорта перешел в ряды профессиональных борцов.

Но его основное спортивное призвание - работа со штангой, в которой он, думается, еще далеко не сказал своего последнего слова".

Таким образом, в глазах современников Ригуло - атлет легендарной силы. Ими, а не нами ему безоговорочно отдан титул "самый сильный человек в мире".

Ригуло выступал в пору, когда отсутствовали правильно чередующиеся чемпионаты мира. Лишь неукоснительно следовали раз в четыре года олимпийские турниры и отчасти первенства Европы. Уход в профессионалы представлялся единственно разумным. Другого способа добывать средства и заниматься любимым спортом не существовало. Поэтому успехи Ригуло не фиксировались в качестве официальных мировых рекордов и, как таковые, не значатся в официальной истории спорта.

Ригуло атлет совершенно особого типа. При весьма скромном собственном весе, 95-103 кг, он выдает рекорды, которые держатся четверть века. А ведь их атаковали атлеты, собственный вес которых, как правило, превышал вес Ригуло на 50-70 кг!

Лучшие атлеты-чемпионы ушли, так и не одолев килограммы Шарля. И среди них - Черный Аполлон - Дэвис. Этот замечательный американский атлет умер в 1984 году в возрасте шестидесяти трех лет. Почти долгожитель среди атлетов.

Я включился в большую игру 9 марта 1957 года, установив рекорд СССР в толчковом упражнении - 183,2 кг, и 18 марта - 184,4 кг, а 29 апреля достал рекорд СССР в рывке - 144,5 кг. Эти рекорды подхлестнули двух наших фаворитов силы - Алексея Медведева и Евгения Новикова. Они в том же году перекрыли мои рекорды, перевалив наконец и за высшие достижения Ригуло в толчке двумя руками - 186 кг и рывке - 145 кг. Это стало возможным только в 1957 году! Дистанция огромного размера!

Ни одному атлету нового времени не удавалось так решительно опередить время, как Шарло (Антропометрические данные Ригуло по разным источникам крайне противоречивы. Кажется, каждый изменяет их произвольно. Даже на разных страницах биографии Ригуло, проверенной им же, эти данные различны. Весьма отличаются и цифры, приведенные энциклопедией Дэноэля. Вообще антропометрические данные очень условно свидетельствуют о силе. Действительно важную роль играют лишь собственный вес и рост).

Факты утверждают: история тяжелой атлетики, история высшей силы знали славную эпоху Ригуло. Это десятилетия поединков, турниров, чемпионатов, встреч, соревнований, в которых властвовала сила Ригуло. Никто столь долго не слыл хозяином высшего проявления силы - тяжести, поднятой на вытянутые руки согласно всем нынешним правилам и публично, а не где-то у себя в зале, на тренировке...

Глава 130.

- Не правда ли, симпатичный? Сильный и вовсе не страхолюдный!..- говорит Жан Дам мужчине в берете. Дам держит его за локоть и кивает на меня.

Все это смешно и несколько неприятно, но я в гостях у Дама, в его "Маленькой Таверне". Она и в самом деле маленькая - столов на восемь - десять, от входа к стойке в два ряда. Вспоминаю, что Айк Бергер мечтает о такой, если уже не купил.

Дам ласково шлепает меня по затылку. Теперь он представляет меня немолодой даме. Я заученно улыбаюсь, но дама удостаивает меня лишь взлетом подведенных бровей.

Мужчина за столом ворошит газеты и потирает голый, скошенный ко лбу череп. Он водит пальцем по строчкам, надевает очки.

Наконец и мы усаживаемся. Но тут же мой хозяин, он же хозяин "Маленькой таверны", он же руководитель французской федерации тяжелой атлетики, сипловато покрикивая и размахивая руками, торопливо уходит. За стойкой его выслушивает немолодая женщина с усталым простым лицом. Не успеваю осмотреться, как господин Дам ставит на стол стаканы с беловатой мутной жидкостью. Аперитив, то бишь разбавленная анисовая водка "Перно". Не переставая разговаривать с женщиной за стойкой, он садится за стол и пучит на меня красноватые рачьи глаза. Затем набивает трубку и громко, напористо расспрашивает о травмах. Это главное, ради чего он привез меня к себе.

Он сосет трубку, отвечает на приветствия и рассуждает:

- Замечательно, если завтра тряхнете рекорд! К чему разочаровывать людей? Не вспоминайте о травмах. Я думаю, вы тряхнете рекорд!.. Все-таки не сможете работать в жиме и рывке? Досадно, досадно... Но в толчковом упражнении?.. Позвоночник и шея... - Недослушав, он убегает в дверь позади стойки.

Он огорчен моим нежеланием "трясти" рекорд. Я рассчитывал на показательное выступление, но не на попытки взять рекорд и не на эту шумиху. Конечно, хозяева турнира встревожены. Весь спектакль силы затеян ради этого зрелища абсолютного рекорда силы. Уже снят новый, еще не полностью построенный Дворец спорта. Проданы пять тысяч билетов. Париж основательно напичкан афишами с моим ликом.

Появляется Дам, за ним женщина с тарелками. Дам ступает энергично, отчего весь всколыхивается. Рот полуоткрыт в натужливом дыхании. Серый пиджак с узковатыми по моде лацканами распахнут, галстук затиснулся вбок, под воротничок. Из ладони сине дымится трубка.

В момент, когда я пробую на язык аперитив, репортеры разряжают камеры - слепну под фотовспышками. Они приехали за нами и время от времени ловили меня в кадр. Теперь, галдя, уходят. Остается один, он заказывает коньяк. Следит за нами, улыбаясь белой вставной челюстью... Потом он подарил мне снимок: я вхожу в гостиницу - широкий, толстогубый, за очками - избалованность и довольство, под отпахом плаща - добротный светлый костюм. Ни дать ни взять удачливый коммерсант...

Дам выкрошивает золу с табаком из трубки, доверительно убеждает:

- Пусть одно толчковое упражнение. У нас будут работать и другие рекордсмены, но в толчковом упражнении тряхните рекорд.

- После разминки скажу, в состоянии работать на рекорд или нет.- Я рад бы согласиться с Дамом, но опасаюсь, травмы отсекут свободу движений, а на мышце, завязанной страхом новой боли, не сложишь победную протяжку. Травмы не залечены. Инстинкт бережет их, отупляет все напряжения, сводит на заурядные. На разминке хочу определить глубину боли, способность к предельной собранности, нащупать допустимые перекаты напряжений.

- Стало быть, сегодня на разминке ваш ответ. Досадно, досадно... Но в любом случае не объясняйте репортерам, что отказываетесь от рекордных попыток.

- Обещаю.

Дам мрачнеет. Все это ему не нравится. Беспокойно надавливает пальцами на стол. Руки жирноваты, в сплетениях синих вен.

Спрашиваю:

- Где вы были во время войны?

- Этой, с бошами?

- Да.

Дам выпячивает грудь и с пафосом повторяет:

- Маки! "Свободная Франция"!

Вспоминаю перелет из Москвы. Болтанка всегда сказывается на мне. Иногда укачивает до дурноты. После тщательного обследования мне разъяснили, что это последствие тяжелого недоеда военных лет. Еще бы, у меня тогда и выпали волосы на темени, и болел чуть ли не рахитом. От недоеда - вой, что только не пробовали в пищу... Я всегда жалел о силе, которая не дозрела. Я рос стремительно - и от недоеданий страдал, даже плакал во сне. Я был бы несравненно крепче, война свернула физический рост, хотя среди сверстников я выделялся силой...

Впереди перелеты в Финляндию и по Финляндии. Как вот с болтанкой? Скидок на это никто не делает, залы будут требовать силу...

Хорошо, в этот раз не оплошал. В кресле впереди сидел помощник президента Кеннеди по связи с прессой Пьер Сэлинджер. Нас представили друг другу в Шереметьеве. Вот бы раскис при нем! И это - сильнейший человек, срам!..

- Я вам звонил с десяти,- говорит Дам.

- Навещал Ригуло. Меня проводил господин Красовский.

Дам пучит глаза и заговаривает с неожиданным раздражением, подрагивая дряблыми щеками. Я не все разбираю. Но одно ясно: он зол на Ригуло, не прощает ему чего-то. Заканчивая объяснение, Дам обреченным жестом подсекает воздух.

Я слышал: в самые счастливые годы для Шарля Ригу-ло его тренером и менеджером был Жан Дам. После разошлись.

- Нравится? - беспокойно ерзая, поводит подбородком на стакан, свой он уже успел выпить.

- Через несколько часов тренировка. Лучше бы "Виши".- Я отодвигаю стакан.

- Да, да! - Дам треплет меня по щеке, встает, шагает к стойке, отдавая распоряжение и перекидываясь словечком с лысым господином. Тут же возвращается с минеральной водой, за ним - женщина. Она расставляет тарелки: сыр, отбивные, зелень, бутылки...

Одутловатый, багровый, с мешками под глазами, Дам не способен противиться страсти к движению. Он расталкивает тарелки, бурчит через плечо приветствия; чем-то заинтересовавшись, притиснувшись грудью к столу, смотрит на окно; вдруг, подавшись ко мне и глядя в спину уходящей женщине, свистящим шепотом рассказывает анекдот. Я делаю вид, будто мне смешно, однако сыр теряет аппетитность. Дам привстает и тем же сипловатым шепотом, прерываемым одышкой, пересказывает анекдот лысому господину. Тот просвещеннее меня, уже наслышан, приятно обоим - похохатывают. Потом лысый выкладывает новости об ОАС, Сустеле, генералах Салане, Массю...

И тут до меня постепенно начинает доходить, что не только из-за выступления на турнире привез меня к себе в закусочную Дам.

В Международной федерации господин Дам вечный вице-президент, а это обидно. И хотя держится он всегда независимо, однако же чувствует себя уязвленным из-за постоянной второй роли в федерации. И возраст поджимает - шестьдесят пять. Согласно уставу выборы нового президента на очередных Олимпийских играх. Стоит заранее побеспокоиться...

Но господин Дам роковым образом заблуждается. По его разумению, спортсмен такого калибра, как я, непременно может оказать влияние на позицию советского вице-президента в Международной федерации. Но сие так же далеко от действительности, как и значение моего вкуса для репертуара Большого театра. Я играю роль, самого же меня нет, есть только моя сила. Я пешка.

Господин Дам - один из организаторов современного тяжелоатлетического спорта во Франции. И этим искренне горд.

В 1945 году Дам основал журнал "Современная тяжелая атлетика". Свою информационную роль журнал выполняет недурно. В прошлом Дам - чемпион Парижа по атлетизму и штанге, ныне - директор сборной Франции, вице-президент Олимпийского комитета страны и СУДЬЯ международной категории (Энциклопедия Дэноэля сообщает, что Жан Дам был кавалером ордена Почетного легиона, а также Военного креста, медали Сопротивления и Военной медали. Умер Жан Дам в 1970 году).

В первой олимпийской пробе, в 1952 году, Дам поддержал наших атлетов. "За свою многолетнюю практику в Федерации тяжелой атлетики я не видел столь отвратительного судейства,- заявил он в Хельсинки журналистам.- Судей точно подменили. Как только начинаются соревнования между атлетами США и СССР, сразу исчезает беспристрастность. Спорта в таких случаях нет, есть политическая борьба. Когда выступают американцы, то какие-то личности начинают шептать судьям с явным намерением заранее предрешить их мнение". В знак протеста Жан Дам вышел из судейской коллегии (Соболев П. Олимпия. Афины. Рим. С. 317).

...Эх, ежели бы отбросить обет монашества спорту, утопить в беспечности юности все тревоги, не играть в многозначие сильного, быть вне заданности чувств! Для чего расстановка чувств? Почему эти чувства выше всех беспечностей и нет выше их ничего?!

Глава 131.

Остановились мы в гостинице "Модерн" на площади Республики. Не успели распаковать чемоданы, как в дверь просунулась голова коридорного и молвила на ломаном русском: "Икра купить, крабы купить? Франки, пожалуйста!"

Тренер выругался. Голова убралась.

Нет-нет, а подхожу к окну: вот он, Париж! Не выступление - сейчас бы отправился бродяжничать. Но беспокойными мнятся прелести города. Смутно и нехорошо на душе: острая тоска болезни смешана с естественным, здоровым любопытством...

Весна небывало опаздывает. Париж гудит шквальным ветром. Резво выдувает он с Атлантики тучи ненастья. Мы прилетели в Париж 17 мая, а выступать 19-го, в субботу. И при желании не разгуляешься.

Деревья уже в листве, взлохмаченные ветром. Порывы дождя. Сумерки днем...

Великие своим оружием,

Куцые, как их штыки,

Гордые своими шпионами...

Это строки выделки Поля Элюара. О другом времени. Но только ли оно схоронено в .945 году...

Я не знаю Пикассо (сейчас владею альбомом с его пространным автографом). Лишь здесь, в номере, полистал журнал - репродукции работ Дали. Поразили. А Пикассо?..

Все от жадного любопытства к Петрову-Водкину. Этот выход на живопись смысла. Эта подчиненность природы направлению мысли. Это единство нового раскрытия мира в музыке, живописи, литературе. Это ощущение явления задолго до его свершения, это поворот к новому среди торжества традиций. Поначалу меня коробила нетрадиционность нового, даже оскорбляла. Потом вызвала любопытство. Я не понимал, не чувствовал новое, просто увлекла расшифровка. А потом новое и все старое (все традиции) слились воедино. Я внезапно увидел неразрывность развития. И тогда жадно стал вычитывать все смыслы нового. В нем символика и смысл преобладают над изобразительностью. Не у всех мастеров, конечно...

Все это совмещается с привязанностью к импрессионистам, старым классикам и вообще классике. Я только теперь уразумел, что одно не исключает другое. И это отнюдь не всеядность. Все в искусстве едино и неразрывно. Одно развитие переходит в другое, отражая не только изменения жизни, но и ее богатство, великую разность. И я увидел ее вдруг разной. В прекрасном - разной. В прекрасном это развитие, опрокидывающее принцип единственности и единообразия, отрицающее всякую законченность...

Великие своим оружием,

Куцые, как штыки,

Гордые своими шпионами,

Сильные своими палачами

И пресыщенные человеческим горем...

Это Элюар проклинал гитлеровцев, насилующих его Францию, а как похоже на нашу жизнь...

Быть может, болезнь лишала беззаботности, но все это я пережил с едкой впечатлительностью тогда, в Париже.

Эти стихи Элюара гвоздем засели. Я размышлял о содержании насилия, его назначении, душевном состоянии мира насилия. Я видел это насилие через стихи. Оно в тяжкой бездумности солдатских башмаков, загримированной сыскной тотальности, наглости прав на толкование мира, глумливой назойливости пустых символов, срепетированной слаженности народного мнения...

Дух, закованный в объятия скелета...

Я не знал, что Элюар дружил с Пикассо и подсказал художнику колорит "Герники". Не знал, что Пикассо работал над "Герникой" только ночами, при электрическом освещении. Не знал слов Пикассо о быке, изображенном в левом углу картины: "Нет, бык-это не фашизм, это вообще грубая темная сила". О лошади на картине художник отзывался как о символе народа...

Вот ответ Пикассо на вопрос немецкого офицера: "Это ваша работа?" (художник всегда вручал посетителям-оккупантам открытки-репродукции "Герники"). "Нет,- сказал Пикассо,- ваша..."

Славный ответ.

...Спорт. Необходимости рекорда.

Жизнь помимо воли складывалась узко, заворачивала единственно на спорт, угождая единственно "господину мускулу". Я тревожился, не стреножит ли меня спорт, не лишит ли воли, не превратит ли в искателя славы и довольства. Дорога ведь накатана. Пользуйся...

Другая жизнь отступала перед непрерывностью тренировок, соревнований, физической и нервной усталостью от проб на живучесть. Я постоянно ощущал этот напор - он увлекал, отрывал от других дел, размывал другие желания. "Господин мускул" требовал меня всего, не соглашался делить с другой жизнью, заявлял о праве быть мною. ...Как же тяжко жить под гнетом громады "железа"- ни года жизни без него! За каждый глоток воздуха отвечай силой, выворачивайся силой, подыхай... или убирайся...

Глава 132.

Необычным был тот Париж. В скверах, на бульварах и площадях жандармы с автоматическим оружием, кое-где пулеметные установки-обилие жандармов, армейских патрулей. Местами развороченные стены зданий, преимущественно редакций газет,- следы пластиковых бомб. Везде и непременно в разговорах: "ОАС! ОАС!.." После второй мировой войны от Франции отпадают колонии. Самая кровавая из войн - против Алжира. До окончания войны в Алжире (1962) оасовцы убили две с половиной тысячи "неугодных" им французов, не говоря уже об алжирцах, которых пало в освободительной войне около миллиона!

16 сентября 1959 года президент Франции генерал де Голль в официальной речи признает право Алжира на самоопределение. Французские колонизаторы в Алжире, верхушка колониальной армии, которая столь способствовала приходу генерала де Голля к власти и установлению режима Пятой республики, начинают с ним борьбу не на жизнь, а на смерть. Алжир в мятеже. "Ультра", мятежные генералы, даже бывшие соратники де Голля по Сопротивлению (1940-1945), образуют секретную террористическую организацию ОАС. С января по ноябрь 1961 года по Франции взрываются триста пятьдесят бомб. Другая террористическая организация - "Старый штаб армии" - подключается к охоте на де Голля. На их счету пятнадцать покушений, среди прочих - взрыв вплотную с автомобилем президента, стрельба в упор из автоматов. В то же время распространяются слухи, порочащие этого великого человека. Я слышал, что якобы де Голль виновник гибели героя Франции времен второй мировой войны генерала Леклерка, слышал, что "...де Голль ревнив к славе и не терпит конкурентов, вспомните его поведение с генералом Жиро..." Во время второй мировой войны генерал Жиро выдвигался американцами на пост главы французского правительства в эмиграции.

Тот майский Париж окружил нас тревогой. Ждали десант головорезов-парашютистов из Алжира, выступлений их сообщников в самом городе. Мы несколько раз по часу простаивали в автомобиле. Чтобы сбить террористов с толку, в городе перекрывали сразу много улиц. Де Голль пользуется автомобилем лишь до вертолетной станции. За ним - настоящая охота.

Но он ни в чем не изменяется. То же презрение к опасности, та же преданность идеалам. И французы верны себе: сколько же шуток в адрес генерала.

Осанку, величавые жесты и пафос де Голля пародирует какой-то актер. Он устраивает спектакль прямо на улице, обращаясь к публике из открытого автомобиля.

Смех, аплодисменты! Потом незначительное судебное наказание. Парижане спрашивали меня: "А если бы московский артист вот так бы спародировал Хрущева?" Я молчал. Даже в мыслях участь такого артиста представлялась жутковатой. Зато теперь на выступления актера публика ломится. Париж воюет вместе с де Голлем против колонизаторов, "ультра" и смеется над амбициями генерала.

Глава 133.

17 мая газета "Экип" напечатала: "Власов, богатырь всех времен, хочет удивить Париж!.. У этого результативного атлета намерение набрать 560 кг. У парижан привилегия насладиться этим зрелищем".

Я хочу удивить Париж? Я обещаю набрать 560 кг?.. Ай да Жан Дам!..

18 мая "Экип" уточнила: "Власов в Париже! У него травмы позвоночника и шеи, но он решил завтра атаковать рекорд..." И так почти во всех газетах, до самых крупных. И среди них сообщение спортивного обозревателя Альберта Дахана: "Сегодня Власов сказал президенту Жану Даму: "Я дам ответ, смогу ли выступать, после тренировки в Национальном институте спорта". На тренировке в тяжелоатлетическом зале он был окружен знатоками и любопытными. Как впечатляюще, когда он обнажен! С головы до пят - атлет! При весе 123 кг - ни следа жира, 48 см - окружность расслабленного предплечья. Исключительно гибкий... И в то же время разминка без каких-либо необычностей. Несмотря на травмы, он толкнул 180 кг. При работе он избегает гримас..."

Да, на разминке я пообещал Даму "тряхнуть" рекорд. Мышечные напряжения обошлись без вяжущей боли. Бессонницы и травмы еще не сделали свое.

Пышность титулований. Серьезность измерений бицепсов и трицепсов. Портновский "метр" вокруг шеи, теперь захлестывай на ноге - что, подходяще?! Как тут быть серьезным? И эта тренировка на публике - в ней каждый жест от игры. Живот подтянут для пущей стройности. И всегда улыбка. И беззаботность. Подумаешь, невидаль - "железо".. А ревность? Разве ревновать к чужой силе - не вырождение?

Если очерстветь, ворочать только "железо", на годы стать МУСКУЛОМ - я, наверное не вытянул бы и десятой доли испытании от "железа" и вообще от всех напряжений. Каждый день сулит неизменность новых ктлограммов; ладони превращаются в подошвы из-за мозолей, и позвоночник саднит стертостью даже во сне...

Глава 134.

Кипа газет росла. Сколько обещаний! Какие обещания! Сколько моих улыбок по всем этим страницам!

Тренер по-прежнему верил в мою силу. Я злобился на поездку: вот влип!

И еще эта суббота - будет ли публика? То, что билеты якобы распроданы, могло быть чисто рекламным трюком.

Оглядываюсь: тренер вышагивает по номеру и насвистывает романсы на слова Апухтина. Тоже играет в беззаботность. А сломаюсь - всем плевать...

Побеждать, победить - значит прожить жизнь в соответствии с убеждениями.

Подлинная победа - это жизнь для любимого дела, независимость поиска этого дела, общего дела, уверенность в себе и, наконец, сохранение искренности, этого величайшего дара, уберегающего нас от лжи и выдумываний себя...

Под рукой, в узком луче лампы,- томик Беранже. Бог с ней, бессонницей. Если режим расклеился, организм отказывается держать его, так отведу душу хоть за бредом слов... Хоть в них есть честь.

Глава 135.

Ну и погодка! Разве это майские тучи на студеном, хлестком ветру? Улицы выхоложены, безлюдны...

Но к полудню в субботу тучи поредели. За прозрачным, вычищенным ветром воздухом глянулась высокая голубизна. Спокойнее зашелестела листва. По нашему номеру пополз нежаркий солнечный луч.

"Юрий Власов завоевал парижскую публику,- писал в отчете о соревнованиях Ле Бё,- но потерпел неудачу в попытке побить свой же рекорд мира. Покушение было долгим. Но никто из пяти тысяч зрителей не решился покинуть Дворец спорта, несмотря на поздний час и риск пропустить последний поезд метро..."

Вместе со мной пробовали силу атлеты шести стран. Никому не дался рекорд.

Глава 136.

Редкий случай - после соревнований целый день отдыха. Обычно сразу в самолет - и домой: только бы сэкономить на валюте, а точнее - на нас... Красовский - за гида. Весь день - из метро в метро. Ноги отваливаются, но жадничаю на улицы, площади, дома - буду ли еще в Париже (сколько монет кидал там во все встречные фонтаны, а так и не вернулся в те города: обманная примета, факт)...

И вечер свободный, самолет почти в полночь. Можно посидеть в номере. Репортерам теперь не до нас: без рекорда я. И телефон онемел, он в таких делах ученый.

Красовский не курит, не пьет. Русоволос. Виски седоваты. Одет просто, но с аккуратностью и вкусом, которые выдают воспитание. Без следа сутулости - развернуто прям, пружинист. В тонких губах лукавость. И совершенно лишен угодливости, будто не его трепала на редкость пестрая судьба. Не пристал к нему и цинизм опыта лет. Спорт не любит - обожает. Вообще о силе высокого мнения, и о своей тоже.

Стоит у окна и рассуждает: "Тяжелая атлетика - это сила в очищенном виде. Здесь от хитростей соперника поднятый вес почти не зависит. Превосходная игра. И сражаешься один на один. Из всех видов проституции человека в обществе (а мы здесь все купленные, все совесть соразмеряем с обстоятельствами... Подлость?.. Именно!..) спорт - самая меньшая. Зарабатывать силой - за это предан силе. Из всех участей - наиболее достойная. Не валяешься ни у кого в ногах - силой и мужеством добываешь свой кусок. Благодарная судьба - атлет. Это, дорогой Юрочка, в старой России атлеты очень понимали. Великая охранная грамота на достоинство и собственное имя.- И Красовский выразительно чертит пальцем по воздуху.- Теперь давай-ка помассирую. Тебе еще выступать. И травмы подлечу. Надежные мази... давай шею..."

Вчера Красовский помогал Богдасарову: разминал, разогревал пастами, следил, чтобы я не остывал. Дворец - цементно-холодный, не обжитой...

Слушаю его и запоминаю, чтобы потом записать его рассказ...

"В 1912 году на V Олимпиаде в Стокгольме команда России заняла предпоследнее место, опередив лишь турок. Позор такого поражения заставил Всероссийский олимпийский комитет и Ведомство физического воспитания и спорта, его возглавлял генерал-адъютант В. Н. Воейков, принять довольно энергичные меры к подготовке команды для VI Олимпиады 1916 года в Берлине. Среди прочих мер - постановление об ежегодных Всероссийских олимпиадах по утвержденным видам спорта. Первая состоялась в августе 1913 года в Киеве. Все ожидания превзошло число участников: несколько сот.

В беге на 5000 и 10 000 метров победил москвич Хорьков. Петербуржец Гантварг первенствовал в легкоатлетическом многоборье. Немец Фукс, он тренировался в Германии, выступил за киевское общество "Спорт", собрав целую коллекцию медалей. Фукс стартовал на дистанциях 400, 800, 1500 м и в эстафетном беге 4Х400 м. Все приветствовали победителя в ходьбе на 20 км рижанина Рукса. В марафонском беге первое место занял семнадцатилетний киевлянин Алексеенко. В эстафете 4Х400 м над всеми взяли верх Семенов, Вешке и братья Борис и Николай Орловы. На высоте 175 см опередил соперников Б. Милевский. Настоящий триумф выпал на долю поручика Голубятникова - победителя мотопробега Киев - Чернигов - Киев. Под овации зрителей поручик ворвался на стадион и добрый десяток кругов писал виражи. Со стадиона его унесли на руках. В борьбе спортивная слава сопутствовала петербуржцам Мартину Клейну - призеру V Олимпийских игр и Георгу Бауману - чемпиону мира в легком весе, а также молодому Карлу Пожелло и виртуозному "технику" Павловичу. Понравились знатокам москвич А. Мезит и рижанин Ян Полис.

Конечно же, кумиром публики был и чемпион России по поднятию тяжестей рижанин Ян Краузе. Однако его победа не затмила успехи других атлетов - чемпиона Прибалтийского края средневеса Артура Седата. В совершенстве сложения Седат мог бы соперничать с самим Сандова. Мощно выступил чемпион России в полутяжелом весе Аркадий Александрович. Подтвердил свой класс призер чемпионата мира и русский рекордсмен среди легковесов П. Херудзинский. Привлекли внимание Сиркен-Казаков и двое молодых легковесов Кузьмин и Ваприс - из команды петербургских штангистов.

Киевская же тяжелая атлетика переживала упадок. Киевское атлетическое общество, которое столь процветало в начале столетия и славилось такими атлетами, как А. А. Шварцер (псевдоним Аше), Кислюк, Голович, и в котором начал карьеру Иван Поддубный, приказало долго жить из-за финансовых трудностей. Лишь двое атлетов - легковес П. Латушкин и средневес В. Мирный - представляли Киев на Олимпиаде. От Чернигова по борьбе выступил семинарист Евгений Певень, а по поднятию тяжестей - Котя Павленко и я, Александр Красовский. Тогда в Киеве первенство по тяжелой атлетике впервые разыграли в пятиборье согласно правилам новой системы, "французской".

"Французская система" требовала для поднятия штанги одной рукой брать ее с помоста тоже одной рукой, в рывке выхватывать штангу с помоста на вытянутую руку без дожима. А для жима и толчка двумя руками брать штангу на грудь лишь в один темп, а не в два, три или даже пять, как допускалось по старинной "немецкой системе". Правила объявили атлетам уже в Киеве. Участников разделили по трем весовым категориям: легкая - до 67,5 кг, средняя - до 82,5, а свыше 82,5 - тяжелая.

В то время я весил 4 пуда 10 фунтов (70 кг) и был грузноват для легкого веса, однако не годился и для среднего. До состязаний - два дня. Как похудеть на шесть фунтов? Теперь, при моей опытности, это пустяк. Боксеры перед взвешиванием в день матча сгоняют до пяти килограммов (около 12 фунтов). Я принял слабительное - и париться в баню. Взвесился - тяжеловат все-таки. Не помню, у кого раздобыл бараний тулуп. Голову закутал в башлык - ив Ботанический сад. Августовская жара, а я часы в кулак-и вокруг цветника: шестьдесят минут без отдыха! Набегался до отвращения. Плюхнулся на скамейку. Господи, птицы, цветы, тенистые деревья, а я насквозь мокрый, даже тулуп липнет! Отдышался - и поплелся по Владимирской в общежитие. Там проживали тяжелоатлеты. Иду, а прохожие шарахаются - что это за чудак! Взвесился в общежитии - еще фунт сверх нормы! С вечера - опять в парилку. А уже два дня не ем и не пью. Осатанел от жажды...

Состязания по тяжелой атлетике открылись на второй день Олимпиады. Взвешивание - с десяти утра. Становлюсь на весы - ровно 4 пуда! Это на 5 фунтов меньше, чем надобно! Я тогда не знал, что если спать голодным, не ужиная, то обязательно теряешь вес. Тренера не было, кто подскажет... А жажда! Я прямо с весов в молочную. За один присест опорожнил две кринки молока, а все мало...

Состязания начались вечером. Помост перед главной трибуной, подле беговой дорожки. Все состязания по легкой и тяжелой атлетике, борьбе, гимнастике, фехтованию и прочим видам спорта - на стадионе. На помосте - штангист, сбоку, на дорожке, соревнуются бегуны, а на ковре - его разостлали по газону в центре стадиона - схватываются борцы...

В легком весе набралось шестеро участников: петербуржцы Херудзинский, Кузьмин, Ваприс, киевлянин Латушкин и нас двое черниговцев - Павленко и я. В среднем весе лишь трое участников, столько же и в тяжелом...

На всех произвел впечатление Ян Краузе: высокого роста, широкоплечий, с выработанной мускулатурой при весьма скромном собственном весе - 95 кг. Он вырвал правой 220 фунтов (90,09 кг), толкнул левой 230 фунтов (94,18 кг), вырвал и толкнул двумя руками соответственно 250 (102,37 кг) и 320 (131,04 кг) фунтов. Сумма пятиборья-1250 фунтов (511,87 кг), ее и засчитали как 'официальный русский рекорд. Затем утяжелили штангу до 9 пудов (147,42 кг). Краузе взял ее в два темпа ("по-немецки") на грудь и легко вытолкнул. Доктор М. И. Го--лович объявил публике, что такой вес в Киеве еще никто не поднимал. Вторым за Краузе был Аркадий Александрович - пионер атлетического спорта в Минске, третьим - рижанин Клявинь.

Латыш Ян Краузе умер в 1920 году от тифа двадцати семи лет. Похоронен в Риге...

В среднем весе сошлись Седат и Сиркен-Казаков. Золотая медаль досталась рижанину Седату. Он побил русский рекорд в толчке двумя руками, подняв 290 фунтов (118,75 кг). Серебряную медаль получил СиркенКазаков, а бронзовую - киевский художник Виктор Мерный.

В легком весе Херудзинский без труда подавил нас. Но уж за второе и третье места - настоящая драка! Ваприс набрал 885 фунтов (362,41 кг) -серебряная медаль, я сделал на 8 фунтов (2,05 кг) меньше и заполучил бронзовую. На четвертом месте неожиданно для всех оказался опытный киевский атлет Павел Латушкин. Он всю жизнь мне это не прощал. Мы расстались недругами. В конце августа на Киевском ипподроме - это на Печер-ске - торжественно отметили окончание I Всероссийской олимпиады. После парада вручили медали и памятные значки.

Впоследствии я установил всероссийский рекорд в жиме двумя руками..."

Принял участие Красовский и во II Всероссийской олимпиаде 1914 года в Риге, скомканной мировой войной. Однако не закончил выступления из-за травмы.

Атлетическая Россия признала его. На чемпионатах страны 1915 и 1916 годов Красовский неизменно в призовой тройке. Возраст и отличные данные сулили в скором времени чемпионский титул. Он рассчитывал после войны и на успех в соревнованиях с лучшими легковесами мира...

Представление о нем, как и о Елисееве, помог мне впоследствии составить историк тяжелой атлетики Суханов.

"...Один из сильнейших профессионалов мира, русский силач Моор (Знаменский) имеет в толчке двумя руками 406 фунтов (166,26 кг)..." (Циклист, №131, 1897).

"Моор-Знаменский имеет в толчке двумя 406 фунтов и. в жиме двумя 8 пудов 10 фунтов (135,13 кг). Один из первоклассных гиревиков не только России, но и мира... Корифей русского атлетического спорта" (из статьи Чаплинского.-Русский спорт, 1911).

Моор-Знаменский с 1902 года начал участвовать в состязаниях по борьбе. Вывих в коленном суставе привел к искривлению ноги. В 1917 году оставил арену, был помощником начальника милиции одного из районов Мое квы. Умер в 1928 году пятидесяти восьми лет.

Красой и гордостью русского силового спорта являлся Сергей Елисеев. Он заслуживает особой памяти за выдающиеся рекорды, разумное отношение к тренировкам, любовь к России и светлую душу.

Кое-что сообщает о Елисееве книга Дюбуа "Как еде латься сильным" (1915). Вот выдержки:

"...Бонн считает русского Елисеева самым совершенным и самым классическим из всех атлетов России.

Многие спортсмены утверждали, что Гаккеншмидт (Русский Лев), слава которого как всемирного силача столь велика, сильнее Елисеева.

Бонн утверждает обратное, и нужно сознаться, что он ближе к истине.

Пусть Русский Лев Гаккеншмидт слывет победителем, однако не его, а Елисеева Петроградский атлетический кружок послал в Париж защищать свою национальную честь. Такому серьезному доказательству доверия и уважения не может противостоять никакое сомнение.

Не нужно забывать, что молодой русский атлет исполнял феноменальные номера (перечень их помещен далее) после десяти дней путешествия.

Бонн, со свойственной ему порядочностью, не преминул сообщить в своих заметках, что его русский соперник был немного удивлен новизной некоторых движений.

Каждая страна имеет свою манеру выполнения. Немцы не придерживаются тех правил, которые царят во французских клубах, у русских также свой способ выполнения упражнений.Нужно еще прибавить, что русский Елисеев был принужден выступать в продолжение 15 вечеров без перерыва и давать в своих упражнениях максимум силы, работая на незнакомых гирях. Составить себе ясное представление о его силе можно, просмотрев цифры, точно определяющие его рекорды:

на вытянутой руке за кольцо - 45 ф.;

на вытянутой руке на ладони - 60 ф.;

вырвал правой рукой - 150 ф.;

вырвал левой - 140 ф.;

выжал правой рукой - 100 ф.;

выжал левой - 105 ф.;

выбросил правой рукой - 140 ф.;

выбросил левой- 140 ф.;

выжал двумя руками - 220 ф.;

вырвал двумя руками - 200 ф.;

толкнул двумя руками - 270 ф.". (Здесь результаты даны в немецких фунтах; немецкий фунт равен 500 г.- Ю. В.)

Сергей Елисеев был незаконно репрессирован в 30-е годы и погиб. А о нем с уважением отзывался сам Дебоннэ.

Дебоннэ - фигура исполинская в становлении физической культуры во Франции, да и не только во Франции. Русские атлеты относились к нему как к бесспорному мировому авторитету.

Французы считают Дебоннэ "отцом современной физической культуры". Он прожил долгую жизнь - 86 лет (1867-1953), оставив солидный свод интереснейших работ, таких, как "Физическая сила".

Дебоннэ не уставал напоминать принцип Сенеки: "Человек не умирает, он убивает себя".

С начала века во Франции издается журнал "Физическая сила", который тесно связан с именем Дебоннэ. Журнал пропагандировал физическую культуру, уровень его материалов был очень высок. Без сомнения, это было одно из культурнейших изданий такого рода в мире.

В Музее физической культуры и спорта Франции я видел макет спортивного зала для женщин - вроде бы ничего особенного, если бы не дата. Зал действовал уже в 1843 году. Женщины тренировались в платье, сообразно взглядам эпохи, но это уже была настоящая физическая культура, движение к ней. Дата - 1843 год, а также сам зал и то, что он для тренировок женщин, впечатляют...

Глава 137.

Помянул Красовский и одного из теоретиков физической культуры и спорта дореволюционной России, журналиста и известного тренера Александра Константиновича Анохина (псевдоним-Б. Росс).

В течение ряда лет я выяснял судьбу Анохина.

Студентом-медиком Анохин публикует первые статьи. так или иначе связанные с физической гигиеной и тренировкой. Одна из них появляется отдельной брошюрой в 1905 году с предисловием профессора И. А. Сикорского

Впоследствии доктор Анохин издает семь книг, непосредственно посвященных различным системам тренировки (Сандова, Мюллера, Дебоннэ, Штольца, Дудлея. японской, русской). Лишь одна из них написана в соавторстве с В. К. Крамаренко. Его работа "Волевая гимна стика. Психофизические движения", напечатанная и 1909 году, выдерживает шестнадцать изданий! Из них восемь - посмертных, последнее - в 1930 году. Анохин являлся также редактором "Всероссийского календаря спортсмена" (Киев, 1914). Приложением к календарю был отчет о I Российской олимпиаде 1913 года. Анохина, несомненно, можно отнести к строителям русского спорта. Невозможно счесть его очерки, заметки в разных спортивных журналах, каждая-самостоятельный взгляд на судьбу того или иного атлета, а также на назначение физической культуры и спорта.

Это одна сторона жизни Анохина. Другая - руководство крупнейшим в дореволюционной России масонским орденом Андрея Первозванного (ложа Нарцисс). Вместе с ним в руководстве орденом оказался и С. К. Маркотун, который уже в эмиграции публикует об этом воспоминания. На Анохине как пророке ложи и вообще русского масонства замыкаются связи с орденом Изида, оккультной коммуной Гисбар и парижским Верховным советом мартинистов (через Маркотуна и небезызвестного французского консула Энно). У масонов строгая иерархия всех братьев по ложе. Есть высшее звание - пророк, есть - магистр, маг, рыцарь. Эти звания при написании обозначаются своей системой точек. Посвященный сразу прочтет...

Масонская ложа тесно связывает Анохина с будущим гетманом П. П. Скоропадским, "самостийником" С. В. Петлюрой, В. Н. Луниным - внебрачным сыном царского военного министра Сухомлинова, Воробиевским (он вывозил в карете "скорой помощи" гетмана Скоропадского в немецкий военный эшелон, отбывающий в Германию) - все они встречаются в этой ложе, все - братья по ложе... и ненависти к революции.

Еще до известных событий Петлюра приносит клятву в помещении масонской ложи на Львовской улице, 47, кстати, в присутствии будущего гетмана Скоропадского. В этом же доме квартиру под номером девять занимал Анохин.

В 1919 году при облаве на киевских валютчиков случайно задержан Анохин. Он не имеет никакого отношения к черной бирже, но при выяснении личности и допросе в милиции вдруг дает подробные показания о руководимой им масонской ложе и ее российских и международных связях. Важные сведения тут же поступают в Ч К.

Неизвестно, по каким причинам, то ли опасаясь возмездия, то ли в раскаянии за свою слабость (как-никак выдал святая святых-ложу и братьев по ложе), то ли по другим, неизвестным причинам, но Анохин кончает самоубийством в своей одиночке (все из-за той же важности сведений его посадили в одиночку). Характерна поза покончившего с собой - поза распятого Андрея Первозванного - символа любой русской масонской ложи.

Много и других, весьма интересных сведений дал этот розыск Анохина. К сожалению, им здесь не место.

Такова противоречивая и сложная судьба одного из зачинателей русского спорта.

Не о таких ли, как он, написал Борис Савинков:

Когда принесут мой гроб,

Пес домашний залает,

Жена поцелует в лоб,

А потом меня закопают.

Глухо стукнет земля.

Сомнется желтая глина,

И не будет того господина,

Которым называл себя я.

Этот господин в котелке,

С подстриженными усами,

Он часто сидел между вами...

Он родился, потом влюбился,

Потом убил, потом писал,

Потом скончался, я не знаю.

Потом по имени назывался,

И зачем свой путь совершил..

И вот мне все равно - ведь он умер давно...

Предчувствием конца жизненных дней, краха дела полна каждая строфа. Удары погребального колокола в каждой рифме...

Когда принесут мой гроб,

Пес домашний залает.

Жена поцелует в лоб,

А потом меня закопают.

И закопали...

Глава 138.

Не удался спектакль в Париже.

Победа дорога прежде всего радостью всех. Тогда я воспринимал это только так. Стоило ли гнаться за победами, если они ничего не давали другим?

Добро обезоруживает. За доброе можно идти без устали, не придавая значения тягостному и больному. Всякая мысль, учение, действие, исключающее это чувство, лгущее в этом чувстве, не ставящее его целью, а самое главное - долгом своей практики, суть гнилые, обреченные и обманные. Не зло калечит жизнь - его уравновешивает воля сопротивления,- а отсутствие добра. Вырождение доброго начала - есть истощение духовных сил человека и обращение его к инстинктам, вычерпывание жизни инстинктами, потеря чести...

От дней в Париже остались какие-то лоскутья воспоминаний. Город я не запомнил. Так и оставил его в мечтах.

Теперь, в 80-е годы нашего века, "Маленькая таверна" Жана Дама на Порт-Руайяль, 4, перестроена. Там новый хозяин - Жан Морэ, и никто не помнит о Даме и о том, что в этом ресторанчике четверть века собирались за бокалом вина самые сильные люди Франции и мира.

А нас ждала Финляндия с горячкой четырех выступлений - уже отделаться просто большими весами не удастся. Везде будет одно и то же: объявлена моя решимость взять рекорд. Что-либо изменить я уже не мог. Для отдыха перед каждым выступлением - всего день. После попытки на рекорд я обычно восстанавливаюсь десять - четырнадцать дней. Предстояло нечто необычное, если учесть и напряжения показательных тренировок, тоже уже оговоренных.

Я находился в неослабном чувстве ответственности перед испытанием. В то же время я должен исключить всякую возможность углублений травм. При подобной интенсивности выступлений таким рекордом мог быть только рекорд в толчке. Здесь у меня запас. Природная мощь и наработанный запас силы в ногах, пожалуй, способны перенести всю многодневную череду рекордных напряжений. Мышцы рук уже вывело из игры напряжение на парижском помосте. Им обрести свежесть только после возвращения из турне. В рывке я лишен необходимой скорости. Рывок требует исключительной нервной свежести - это не только высшая скорость движений, но и высшая слаженность, однако тут кроме усталости дают о себе знать и травмы. В толчковом упражнении скоростные качества не столь важны и движение не затрагивает поврежденные узлы.

Глава 139.

Финляндия.

Не то мы догнали непогоду, не то она нас. Дожди и ветры трепали еще голые деревья и кусты, обметанные полураскрытыми почками. Юная трава только-только скрепила послеснеговую жидель. Эта трава топорщилась в выщербинах и расколах серых скал, вдруг выпирающих из-за деревьев или домов...

Рекорд мира в толчке был установлен мной на чемпионате СССР в Днепропетровске и весил 210,5 кг. В Париже я захватил на грудь 212,5 кг. Посыл с груди сорвался.

Из Хельсинки мы вылетели без отдыха в Оулу. Там на разминке перед выходом на сцену я проявил полную неспособность к предельным усилиям, необходимым для установления рекорда. А публика ждала, требовала - ни одного свободного места.

Тренер запретил пробовать рекордный вес. И все же толчок мы выполнили по полной программе, нельзя было обойти зрителей: с одной стороны, забыть их, не принимать во внимание, с другой - просто пренебречь. Люди азартно ждали - и я не мог пройти безразлично мимо.

Эта бездна любопытства, страстей и доброжелательства!

Но ведь можно и рухнуть в эту самую бездну - и уже никогда не подняться. Пол мне казался раскаленным, зыбким. Я был в полубреду.

Болезнь воли подтачивала силы к сопротивлению, все размывая и размывая желание жить. Казалось, кто-то огромный дул и дул на огонь моей жизни... и вот-вот задует. Я был еще глуп по-детски и очень боялся смерти.

Конечно, не только глуп и не столько глуп: страх смерти - это еще и чрезмерная любовь к себе. Теперь подобное состояние во мне или в других вызывает отвращение. Оно недостойно человека...

А тогда физическая вымотанность, сон по три-четыре часа, усталость от постоянных переездов, предельные нервные напряжения на помостах, а ночью - с самим собой, постоянный, неослабный интерес публики и прессы, мучительные, бесконечные интервью, отсутствие покоя и необходимость полного внешнего владения собой - болезнь стремительно раскачивала меня...

Мне еще предстояло перешагнуть через себя...

Перешагнешь через себя, через любовь к себе - и обретешь свободу.

Меня высветили лучи прозрения, когда уже стал седеть, через длинные-длинные годы...

А тогда, в той болезни, я впервые менял кожу, а с нею и всего себя, весь строй чувств и мыслей.

В жизни я пережил несколько подобных перемен - и всякий раз нарождался на свет новым, оставляя себя прежнего чужим, ненужным для себя...

Ближе к полуночи закончилось выступление в Оулу, а на рассвете (собственно, рассвета не было - стояли, кольцо за кольцом, белые ночи, дымка этих ночей) мы вылетели в Хельсинки. Из Хельсинки в тот же день автомобилем устремились на новое испытание, в этот раз - в Пори. Дорога на долгие часы...

В Пори я попробовал жим. После веса 160 кг отказался - боль предупреждала об опасности игры. Остановиться на 160 кг, имея рекорд 188,5 кг, взятых какие-то три недели назад в Тбилиси,- скверно! Начал было рывок - и осекся. В рывке движения размашистые - не удержишь в заданном режиме, не получится куце. Сейчас нужно именно куце, чтобы не разбередить травму. Опять запрет. Сунулся пройти по всем попыткам в толчке. На околорекордном - срыв. Не держу над головой: жидкий, задыхаюсь, в душе- отчаяние... Казалось, вот-вот стены сомкнутся и раздавят меня. И я - жалкий, потерянный...

Ночью из Пори опять автомобилем в Хельсинки. Вяло воспринимаю дорогу, слова. Бессонница сократила отдых до каких-то нескольких часов. При таком режиме наладить сон невозможно. А отчаяние не оставляет ни на мгновение.

В Хювинкя прихватываю 211 кг, выталкиваю. Руки держат штангу над головой, но последнее усилие - вхождение под тяжесть - не дается: упрямлюсь, боюсь... и опять этот ужас в груди!

Стремлюсь овладеть мускульным взрывом. Вправить его в схему усталости, не уступать растерянности. А завязанность мышц, увеличение веса штанги из-за усталости ошеломительны. И еще этот подлый страх безволия;

ночи, полные беспокойства, тоски... уйти, сбежать от людей...

Мне представлялось, я пожираю раскаленные угли...

Но главное - выстоять и не подать виду. Во веки веков у людей любые нервные неполадки - это как позорное заболевание, вроде клейма неполноценности. Кто станет разбираться, отчего это?..

Но и без того я должен молчать и быть неизменным - исходить силой и уверенностью. Что бы ни происходило со мной, я должен быть для всего мира неизменным. Все переварить, сжечь в себе, ничем де выказать слабость. Держаться! Я сам звал эту жизнь и основательно ею обожрался. Она оказалась жестче, беспощадней, чем мне это виделось даже в самых мрачных представлениях. Теперь лишь держаться.

Учиться терпеть. Жить - это значит терпеть, пережигать одну породу в другую. ...И много, обостренно размышлял о насилии. Сила способна сокрушить человека - и только. Никакой другой власти над ним она не получит. Вообще применение силы никогда не исправляет политической обстановки, тем более на длительном историческом отрезке времени. Насилие в таком случае плодит рабов или затаившихся врагов...

Ночью возвращаемся в Хельсинки. Лежу в белом покое северной ночи. Ни малейшего желания спать. Одна громадная усталость... и отчаяние.

Я брал рекордный вес или околорекордный через день. И не один раз, а в многие попытки. Все туже и туже скатывались в узлы мышцы. Боль переутомления сопровождала даже не упражнения со штангой, а обычный шаг. Завязан мышцами, связками. Истощен усталостью и бешенством вышедших из-под контроля нервов.

Тренер пытался облегчить питание мышц массажем, но раствори-ка эти узлы, если через день затягиваю по-новому. Да, жить - это значит терпеть.

Однако я преодолел бы усталость - движение искажала самостраховка из-за травмы. Я исправно выполнял самую трудную часть работы - захватывал рекордный вес на грудь и распрямлялся из "низкого седа". Но поспеть отправить его вглухую, на фиксацию, отказывался. Боль и инстинкт самосохранения, помноженный на боль, искажали движение. От выступления к выступлению я подавлял страх. Ближе и ближе притирался к правде упражнения.

Только бы обогнать изнурение! Ведь усталость накапливалась. И должен наступить день, когда мышцы не подчинятся.

Азартная гонка! Кто возьмет свое раньше - усталость или я, затравив страх за себя и боль?

В Хельсинки я рассчитывал на сутки отдыха. Но в программе турне оказалась совместная тренировка с финскими атлетами. Вместо отдыха показываю разминку, жим, рывок и опять толчок. Работа часа на два и еще слова, слова...

В каждом городе пресс-конференция и официальный прием, а я нуждаюсь в одном - отдыхе. Да, еще последнее выступление - в Хяменлинне. Для меня это последняя проба: она даст ответ, кто я.

Даже если бы я все время был один, мне нет покоя. Воспаленное сознание травит горячкой возбуждения и бессонницами. Взять бы и расшибить голову - и тогда покой, тогда нет памяти, а стало быть, и боли; растворится, исчезнет все, что травит меня.

Я оглядываюсь на этот мир, господи, этот мир здоровых, сытых и самодовольных людей...

И опять переключаюсь на будущее усилие. Нужно собраться, нужно контролировать каждое движение, нужно взвести силу на весь предел, раскалить волю, взвести себя, а уже все слова жалости потом...

Взвести себя... Еще взводить... Я и без того пожираю не воздух, а раскаленные угли...

И снова переезд на машине, снова разминочный зал, теперь только в Хяменлинне.

На штанге-211,5 кг. Это не рекорд мира, это моя жизнь поставлена на кон.

Три зачетные попытки - вес не идет даже на грудь! До сих пор всегда захватывал любой вес,- не знал срывов: ноги и тяга никогда не подводили. Неужели усталость выиграла гонку? Ведь последнее выступление, последнее... И потом, в победе уже другой смысл, ничего от самолюбия и тщеславия. Сейчас победа означала бы, что я сильнее страхов и любой нервной болтанки. Тогда у меня будут доказательства, что я управляю собой, я не разваливаюсь, не погружаюсь в безмолвие, а управляю собой. Да, да, я не болен. Это доказательство рекордом имеет смысл жизни. Вся жизнь теперь в этом доказательстве. Сейчас станет все ясно...

Стою за сценой, а пол подо мной - как натянутый тент, живой пол, огненный, вязкий... Три минуты на исходе - пора... Не иду к штанге, а веду себя.

Больше попыток нет - только вот эта, четвертая, узаконенная правилами.

Уже не думаю ни о чем, превращаюсь в заученность движений. Заранее исключаю реакцию на боль. Вести движение в любом случае! И главное - ближе к грифу. Чем ближе, тем рискованнее, зато легче штанга...

Никакая болезнь, ничто не имеет власти надо мной. Я докажу! Я хозяин себя, не болезни, а я! Все верно: с мыслью можно бороться лишь мыслью...

Вес четко захватываю на грудь. Теперь встать, проскочить кислородное голодание. Ведь работа с тяжестями всегда на перекрытом дыхании. Разве перед посылом чуть глотнешь...

Встал! Штангу держать над яремной ямкой - не давай ей сползти! Гриф перекрыл сосуды, едва пускает кровь к голове. Успеть с движением! Я никогда не терял сознание. Но на судороги других насмотрелся...

Должен взять победу, должен! Докажи свою жизнь, докажи!..

Руки! Проверь руки! На скованных- не пойдет. Расслабить. В меру расслабить, чтобы вес не смял. И держи поясницу, держи!

Помни: глубокий подсед для посыла недопустим. Надо подсесть коротко и в удар вложить собственный вес, вытолкнуть себя всеми мышцами на тяжесть "железа". Для этого и наедают атлеты тяжелого веса килограммы. В удар вкладывают свой вес.

Стою - натянут до предела. В глазах багровый сумрак. Чувствую: лицо куда-то скосилось набок. Черт с ним, не до красот...

Это кажется выдумкой, но об этом помнишь, это обращается в привычку движения. Важно не позволить страху размыть эту вызубренность. Ни на мгновение не потерять себя. Сразу нарушится согласованность...

Ничего не вижу, кроме себя в черноте глаз - там я четко вписан в упор и систему рычагов.

Даю ход весу на вытянутые руки. Принимаю на позвоночник - надежная фиксация. Раньше опускать нельзя, не засчитают.

Совершенно слепой жду команды. Не задохнуться бы...

Наконец команда! Прорвалась из черного и очень горячего воздуха...

Есть! Моя взяла!..

Победа! И какая!..

Все доказательства за мной...

Мой мир! Мой!..

Я доказал свою жизнь и свою волю.

Но рана долго не затягивалась, отзвуки болей я нес в себе десятилетия.

Не менее значительную роль, чем экспериментальные нагрузки ("экстремные"), в нервном истощении и срыве сыграла литературная работа. Любой литературный образ и слово ложатся из нервного возбуждения. Недаром я вставал из-за письменного стола опустошенным и измученным, будто таскал тяжеленные мешки. В итоге я палил свечу с двух концов. Я и предположить не мог, что мне может быть износ.

В подобном состоянии обычно помышляют не о рекордах. Для рекорда холят, выхаживают мускулы, заботятся о нервной свежести. А я ступил после рекорда на весы и глазам не верю: без малого на десять килограммов отощал!

Победа из побед! Бессонницы, травмы, резкая и редкая потеря веса - и все-таки завалил рекорд.

Как это много! Каковы же действительные возможности организма! Верно, все дело в ломке почтения перед неизвестным - новыми весами...

Из меня уходил тот, больной человек. Уходил, чтобы уже никогда не возвращаться. Но сила нервного напряжения дала себя знать болезнями в олимпийский год, едва отбился...

Счастливы ищущие!..

"Я, конечно, не хочу выступать в роли безошибочного предсказателя. Мысль о том, что предела совершенствованию нет, посетила меня в Финляндии, где... Юрий Власов, я бы сказал, очень изящно выбросил на вытянутые руки фантастический вес-211 кг",-вспоминал после Бруно Нюберг (Советский спорт, 1963, 19 марта).

Оказывается, даже изящно...

Да, мой друг, жизнь - это всегда акт воли! Сама по себе она не сложится - оборвется или пойдет наперекос...

Глава 140.

В Москве не до тренировок: заедают бессонница и бессилие воли - хвосты болезни. Контролирую свое поведение, даю отчет в состоянии, а подавлен, угнетен, не сплю. Инерция болезненного состояния.

Волком озираюсь на день. Все шаги - будто по обнаженным струнам души. Топчу ее. И люди - казнит их любопытство. Горячеют ночи, нет покоя. Во все глаза смотрю на мир: будто впервые увидел. Мнится жестоким. Ранят слова людей, музыка, смех. Книги - обжигают страницы. И каждое утро - не свежесть чувств, а новое испытание на боль...

12 июня обратился за советом к члену-корреспонденту Академии наук СССР, известному невропатологу Снежневскому. Встреча запомнилась. В комнату вошел загорелый человек, походка упругая, похож на теннисиста. Послушал, посмотрел - и смеется: "Я еще не видел такого здорового во всех отношениях человека. Совершенно нормальная, устойчивая психика, но... истощена работой. Тренировки и всякую работу прекратить. Два месяца отдыхать. После тренируйтесь сколько душе угодно..."

Сколько душе угодно. Моей - так десятка жизней мало, помешана на пробах себя и меня...

Еще бы, и быть иначе не могло: я уже испытал себя, что называется, огнем и убедился - везде и во всем владею собой. Вот только отвратительная разболтанность организма - тут одним волевым управлением не соберешь себя. Нужно время и изменение некоторых величин в тренировках - поправка на опыт.

Я взял отпуск - и на Волгу. Что ж, рассчитываюсь за пренебрежение всеми нормами отдыха, да и сама жестокость экспериментальных тренировок... ведь какой год пробую, перетренировываюсь, с ходу переключаюсь на новый режим работы, снова расшибаюсь, а еще выступления, мощный расход на рекорды, обязательные лекции-встречи (до пятидесяти- в год) и труд за рукописями.

Такое чувство, будто не живу, а пожираю огонь. Выжег он меня, а теперь трудно жить.

Я разумел свое состояние как совокупность ошибок. Шел я на эти ошибки сознательно. Нельзя докопаться до правды тренировок без издержек. Никто не пробовал эти дороги, ни строчки в учебниках. Все заново, все сызнова... О жалобах, обвинениях спорту и думать не смею. Вспоминаю с единственной целью: открыть, показать цену побед, существо борьбы и постижений нового.

"Кто уважает человека,- писал Горький,- тот должен молчать о себе. Кто дал нам злое право отравлять людей тяжелым видом наших личных язв?.." По-видимому, это право все же есть, когда за ним - преодоление, дыхание и строение нового. Пути гладких судеб что утвердили?

По-моему, слова "такова твоя судьба" - лживые. Судьба - понятие посмертное, итоговое. Если способен к восприятию жизни - значит, строй ее, поворачивай. При чем тут судьба? Ведь даже гибель в строительстве цели не есть доказательство судьбы. Сколько раз она уже оборачивалась победой! А победа есть преодоление судьбы, если под таковой понимать и сопротивление среды. Но высший расчет борьбы - это взятие цели, обложение ее разумностью подходов и сохранение в себе достоинства при любых условиях. Жив - значит, сохранены все возможности для доказательства цели. Пока жив человек - ничто не поздно. Я уверен в этом и сейчас, в пятьдесят три года, после жестоких испытаний и потерь (Книга задержалась с изданием, и я еще раз просмотрел ее в январе 1989 года).

Глава 141.

Истощение забежало далеко. Ни июнь, ни июль я не прикасался к штанге. И вообще отказался от тренировок, даже обычных зарядок.

Минул август. При таком пропуске отказ от чемпионата мира неизбежен. Я иначе и не представлял. Что бы ни было, а эксперимент был правильный! Потерять около десяти килограммов веса, в состоянии морального и физического упадка, почти месяц сон не больше трех-четырех часов в сутки, в непрерывных переездах, без правильного питания, без единой полноценной тренировки за этот месяц - и взять рекорд! Значит, я вел тренировки в верном направлении. Следует просто кое-что учесть и повести эксперимент на другом уровне. Я докажу правоту новых методов работы. Я не сомневаюсь: мы на верном пути.

Я растренирован по всем статьям, нужны, по крайней мере, полгода для наверстывания упущенного. С таким настроением я и взялся за тренировки...

Но кто знал о моем срыве? Для всех я оставался первым, которого следовало атаковать и который должен отвечать силой новых рекордов.

В этом смысле примечателен очерк Эверта Лейона в шведском ежемесячном журнале "Аль спорт", напечатанный тогда же (All Sport, 1962, № 7. С. 22-25).

"Звучит как сказка, но это действительно так: 600 кг - заветная мечта феноменального атлета Власова. Сам Власов считает, что сможет добиться результата 600 кг... Если случится что-нибудь подобное - рекорд будет фантастический..."

Это цитата из одного олимпийского издания. Написана она после того, как феноменальный русский атлет побил в Риме, в 1960 году, как полагали, незыблемый рекорд в троеборье...

Не будем толковать, сможет ли Власов или какой-нибудь другой атлет достичь этого фантастического результата. Факт остается фактом: русский опрокинул все существующие представления о том, какую тяжесть может поднимать человек. Француза Шарля Ригуло считали феноменом, и старый Калле Свен говаривал: Шарль силен, как бог...

Рекорд немца Мангера в жиме двумя руками - 145 кг-продержался до 1948 года, пока техничный американский негр Джон Дэвис не увеличил его до 152 кг...

В толчке доминировал с 1947 года Джон Дэвис. Он внес поправку в рекорд Куценко, увеличив его со 171 до 174,5 кг, и потом довел до 182 кг. Шемански показал себя и здесь. В 1953 году он толкнул 187,5 кг, а через год- 192,5 кг. В 1955 году на арену вышел Пол Эндер-сон и поднял рекорд до 196,5 кг. Но в 1959 году в игру вмешался Власов. В 1960 году на Играх в Риме выдающийся русский праздновал триумф - он первым в мире по всем правилам толкнул 200 кг. На штанге стояли 202,5 кг. Вместе с этим рекордом "испарился" также легендарный рекорд Пола Эндерсона... в троеборье, рекорд, который, по мнению специалистов, никогда не мог быть побитым...

После Олимпиады Власов улучшает рекорды... Что ж дальше?.. 50 кг остаются до заветного рубежа. И кто этот феноменальный русский, который поразил мир силой и опрокинул все рекорды?.." (All Sport, 1962, № 7. С. 22-25).

Одновременно в журналах и газетах стали появляться заметки и такого рода:

"Можно быть убежденным, что будут поставлены новые рекорды, когда два величайших тяжелоатлета, олимпийские чемпионы, русский и американец, схожие как две капли воды, столкнутся в лязге штанг начинающегося на следующей неделе в Будапеште чемпионата мира. Юрий Власов, неоспоримый, выдающийся чемпион, с тех пор как впервые завоевал этот титул в 1959 году, и едва ли не национальный герой СССР, готов смело встретить на помосте создателя мировых рекордов Норберта Шемански из США.

Возвращение Шемански после двух операций на позвоночнике, которые прервали его выступления на два года, явилось сенсацией. Немного погодя он накрыл один из рекордов Власова, подняв 362 фунта. У Власова лучший результат в сумме- 1212 фунтов, но нынешняя потрясающая форма Шемански дает ему возможность вплотную приблизиться к этому результату. Он даст бой Власову за каждую пядь..." (Tit-Bits, 1962).

Лестность публикаций оборачивалась требованием незамедлительного отпора Шемански. Я же обитал в постыдно ничтожных рабочих весах. Практически для тренировок лето пропало. Жим и рывок - с апреля ни одной стоящей тренировки, а май базарил силой в турне. Единственное утешение - успокоились травмы.

К новой силе маэстро Шемански я относился недоверчиво. Норбу - тридцать восемь. С возрастом организм отзывается на работу туго. Откуда черпанул силу? Нет, мои главные рекорды не достать. Вздор! Бумажная травля!..

Я заявил об отказе участвовать в чемпионате мира, который был перенесен в Будапешт.

И вдруг решение о моем участии! Без меня титул сильнейшего отходил бы к американцам. Впрочем, вторым номером в команду ввели Жаботинского. Он жаждал померяться силой, давал это понять всем поведением. Его и взяли для прикрытия.

Глава 142.

Чемпионат США 1962 года за Шемански - 1140 фунтов (517,1 кг): Не напрасно трезвонили газеты. Но до моих 550 кг дистанция великовата. Великовата, будь я в той форме.

Результаты Губнера не дошли до нас. Какое место, какова сумма? Зато доходила злость обещаний Губнера подавить мои рекорды. Губнер заявил, что в ближайшее время выдаст 590 кг. Я не встречался с Губнером, но к заявлению отнесся серьезно. Да и как иначе? В 1962 году (как и в 1963-м) результат Губнера в толкании ядра оказался третьим в мире, а значит, он резок, координирован. Весил он 140 кг, и, судя по фотографиям, а они не обманули, мускульным весом, без признаков жира. В росте превосходил меня. Вызывала уважение способность этого атлета выступать и в легкой атлетике, и в тяжелой. Не просто выступать, а быть в тройке лучших Мира (Губнер не поднимется выше третьего места на чемпионатах мира по тяжелой атлетике. В 1966 году он победит на чемпионате США с суммой троеборья 1170 фунтов (530,71 кг)-и всё).

Глава 143.

Снова я форсировал нагрузки, но в этот раз из необходимости. Не оправясь от болезни истощения, я уже опять работал на истощение. Прикрыть свою сборную - сборную страны в схватке с американцами. Как же мучительно я тренировался! Забыл силу, растерял выносливость. Дрябл, нескладен, угрюм...

Никому не выдать свое состояние. Держаться. Перед вызовом Шемански отступление исключено. Придавливала бессонница. Теперь я учился управлять собой в условиях нервного истощения. Вести себя среди нового измерения чувств. Другого выхода нет. Успеть в считанные тренировки разбудить силу. Успеть, успеть...

Толковать о спортивной форме нелепо. Успеть хоть что-то вложить в мышцы. Любой ценой убрать дряблость...

Конечно, я не мог выдать ту, настоящую, силу от зимних тренировок, однако надеялся на преимущество в результатах. В лучших - я недосягаем. Пусть теперь я плох, но преимущество в силе все равно держит меня впереди и должно выручить...

В эти недели я испытал рецидив возвращения бессилия воли - бунт непрерывно насилуемой нервной системы. Организм отзывался бунтом на новое, скоропалительное увеличение нагрузок, но дело требовало преодоления любых чувств и любой усталости.

Я вернулся в зал с первыми днями августа. Значит, до чемпионата мира пять-семь недель. Удручающе короткий срок. Однако оголить команду я не мог.

Тренер выписал цифры обязательных нагрузок - все они чрезмерны для нынешнего моего состояния, но без переката через них нельзя выступать. Не Богдасаров, так я бы сам их записал.

На сборы я не поехал. Тренировался в ЦСК.А, на Ленинградском проспекте. Чувствовал себя скверно. Нарушилась координация - следствие нервного истощения и нервной болтанки с жестокими бессонницами, а порой до отчаяния, жути тяжелых душевных состояний - ничто не способно их унять, беззащитен. Пока воля обозначится, пока ощетинится доводами и сопротивлением... А при нарушенной координации рывок не удавался - тонкое движение зависит от волевого контроля, а какой тут контроль, себе гадок, себя едва ношу. А ведь именно в этом упражнении наиболее силен маэстро Шемански: с 28 апреля у него мировой рекорд. Но я решил в любом случае выйти на помост. Лучше самый жестокий бой, травмы, насилия над собой, чем упрек в трусости или себялюбии...

Я сознавал: природа работает на меня до тридцати лет, но разрушение уже идет. А после сорока пяти распад неизбежен. Сурово, но правда. Однако до сорока пяти еще надо дожить.

А Богдасарова начинали пригибать свои беды. Он поневоле меньше и меньше уделял внимание тренировкам, временами вовсе отпадал от них. Потом заболел - почти на год отнялась нога, но это случилось несколько позже, после чемпионата мира в Стокгольме...

Эксперимент обернулся злом - измочалил силу. Богдасаров к тому же винил и занятия литературой. Он приводил самые убедительные доводы: брошу литературу, сосредоточу энергию только на спорте - не будет равных, великие рекорды застолблю, "при жизни памятник поставят". Я только отмахивался...

Памятник!.. Я еще тащил себя из дряблости и немоготы, когда ударил день выезда.

Впервые выезжал с командой второй атлет тяжелого веса Леонид Жаботинский - для прикрытия. Он непременно хотел выступить, его нельзя было удержать. И понятно: зачем иначе ехать? Меня никто никогда не брал на чемпионаты просто так. Я выезжал на шесть чемпионатов мира и на всех выступал. Как можно отказаться от выступления, если приехал на чемпионат, согласился на участие?..

Итак, вторая встреча с маэстро Шемански, бывшим "самым сильным человеком мира", фанатичным бойцом "железной игры". Губнера я всерьез не принимал, да и самого Шемански - лишь отчасти, только как мастера рывка. Пусть я ослаблен болезнью и турне, но свои 530 кг соберу, а при удаче - и все 540. Эти килограммы я исключал для Шемански. Я исключал, но не он...

Глава 144.

В конце ноября 1986 года (уже при очередном просмотре рукописи этой книги - в который-то раз с 1979 года!) я получил письмо из США. Оно воссоздает, ,пусть отчасти, обстановку тех лет.

"Дорогой Юрий Власов!

Я старый штангист. Я соревновался штангистом от 1955 года до 1961, когда вы были чемпионом мира. Я тренировался в Детройте, Мичигане. Я был член клуба Шемански "Астро". Это был маленький клуб в подвале малой гостиницы в центре города. Я был студент в университет, где я учился литературе и истории и также русскому языку.

Кроме Шемански у нас в клубе был американский чемпион Джозеф Пулео и пять-шесть других хороших штангистов.

Потому что я читал по-русски, я подписывался на газету "Советский спорт", которую я алчно читал. Когда я приходил в "гим", товарищество,- штангисты меня спрашивают: а что нового о русских штангистах?

Если что-нибудь было в газете о тяжелой атлетике, я им давал известия. Имена и фамилии им нравятся, и они любят произносить их: Власов, Стогов, Минаев, Бушуев, Богдановский, Ломакин, Воробьев и Медведев. Они увлекались этими русскими атлетами и любили звуки странных фамилий и имен.

Когда я услышал, что вы писатель, я... узнал о книге "Себя преодолеть" (это моя первая книга.-Ю. В.)... В Нью-Йорке, во время 1966 года, я шел в русскую книжную лавку "Четыре континента" и заказывать "Себя преодолеть" - ваш "первый подход" в русской литературе. Когда я получил вашу маленькую книгу, я начинал читать с удовольствием...

В 1970 году я ехал в Колумбус на чемпионат мира как зритель. Там я встретился с русскими атлетами - Куренцов, Алексеев, Ригерт и Тальтс. Они подписывались внутри обложках вашей книги. Там же подписывались братья Мияке - от Японии, Дитрих - от Восточной Германии, Рединг - от Бельгии и Ладенрата, Курко и Кайяларви - от Финляндии. Я надеялся, что вы будете и подпишете эту отличную вашу книгу тоже...

Я тоже писатель. Я пишу статьи для газет, журналов о физкультуре, питании, здоровье. Я тоже пишу о других предметах, особенно общественных. Теперь я работаю над первым романом...

Чарлз Фрэйзер. 3 октября 1986 г.".

Глава 145.

Осень в Будапеште напоминала венскую. Солнечные дни. Знойная дымка над крышами. А потом вдруг удари ли дожди.

Мы с Наташей остановились отдельно от всех в гостинице "Ройяль".

Главное - не показать соперникам спортивную несостоятельность, скрыть, утаить ущербность спортивной формы.

Мы коротали время подальше от гостиницы - в парках или на острове Маргит. Я даже тренера видел редко. Кроме силы я полагался на опыт. Я уже знал кое-что о борьбе. Вызовы Эндерсона, угрозы газет подавить меня силой Шемански, категоричные, порой бестактные заявления Губнера. На то и спорт - взять верх, отнять титул.

Я был сыт тренировками и силой. Сыт по горло. Все, что напоминало о штанге, вызывало отвращение. Мы с Наташей говорили о том времени, когда я брошу спорт. Нам казалось, это время будет замечательным. А почему бы ему не быть таким?..

Трамваем возвращались в центр. Старались незаметней проскользнуть в номер. А вечерами в ресторане к нашему столу подходил и играл скрипач-горбун. Каким глупым и надуманным представлялось мне бахвальство силой-чемпионаты мира! Сорю днями. Болью мечу дни. А зачем? Всего лишь очередной чемпион в списке чемпи-онов. Для чего все это, если время смывает, смоет па мять? Что доказываю?..

А газеты рассуждали совсем в духе венского журнала "Атлетик": "...Уже несколько дней Юрий Власов прогуливается со своей супругой, высокой, стройной блондин кой, возле гранд-отеля "Ройяль", заставляя восхищаться собой множество людей со всех концов света. Чемпион мира охотно появляется со своей женой, по слухам, художницей, и, надо признать, Власовы представляют собой прекрасную пару. В противоположность остальным -русским атлетам, Власов остановился в отеле "Ройяль"..."

И верно, кому какое дело до моего состояния? Я - чемпион, я - из счастливчиков. Я купаюсь в славе. Я непробиваемо здоров и готов взять еще одну победу.

Это была не первая и не последняя встреча с газетной .выдумкой, с узостью приложения к тому миру, который носит имя "большой спорт", с недопониманием существа спортивного труда, платы за победы, цены усилий, недопониманием конечности силы, выгребаемой предельными напряжениями.

Меня отличало выраженное честолюбие. В то лето оно выгорело в приложении к спорту. С тех пор я уже "делал дело". Да, надо было довести до конца работу, доказать определенные цифры. И я жил для этого, как для дела: сделать его и освободить себя. Отмерить назначенные шаги... Отступать я в любом случае отказывался...

Пройти все шаги...

Из страсти, любви, мечты эта большая игра внезапно обернулась делом. Суровым делом. Мой спорт вдруг потерял душу. Я не узнавал его. Дело, дело... .. Я пытался понять себя, движение, смысл, а слышал: "Счастливый! У тебя слава!.." Да что люди, помешались на этом? Что для них слава - сытость, ублажение лестью?..

К такому повороту в жизни я не был готов совершенно, А вопросы, которые она вдруг начала ставить, нарастали лавиной.

Я демонстрировал улыбки и бодрость. И в самом деле, разве это испытание? Это еще только начало испытаний. Оно так ничтожно, что его не видно от земли. "Берега дыхание,- внушал я себе.- И не отворачивайся от жизни. Она прекрасна! Она открывается лишь на чувства, ее достойные. Ты потерял их, но обязательно найдешь".

Счастливы ищущие!

Глава 146.

Шемански из того типа атлетов, который знает, что и как делать, дабы стать чемпионом. К 1962 году он уже обладал опытом семнадцати лет тренировок и выступлений. Он работал с такими атлетами, как Дэвис, Эндерсон, и с годами сумел превзойти их. При одаренности и опыте фанатичная преданность спорту превращала его в грозного соперника. Уязвимость его прямо зависела от возраста. Критический для спорта возраст сокращал возможности атлета с каждым сезоном.

Норб был совершенно лишен рисовки, не интересовался, какое производит впечатление. Вне тяжелой атлетики его мало что привлекало. Таким трудно уходить из спорта...

Руки Норба огрубели, обещая новую силу,- я это сообразил, как только встретился с ним на тренировке. Он ограничивался легкими разминочными тренировками. Однажды я написал цифру "527,5" и показал ему, Норб покачал головой. Значит, не дает себе такой результат. Что ж, это согласуется с моим предположением. Он готов на новый результат, но не тот, что прочат газеты.

После совместных публичных тренировок в Будапеште Жаботинский вдруг заявил, что у него болит кисть, и от выступления отказался. Надо полагать, его смутила обстановка чемпионата и неожиданно мощная форма американцев. И понятно: обстановка внутрисоюзных соревнований резко отличается от международных.

А жаль, Жаботинский мог бы занять третье место. Его результаты на чемпионатах СССР в Тбилиси и Днепропетровске оказались выше результатов Губнера в Будапеште. Ведь спустя год, в Стокгольме, Жаботинский занял третье место, и все были удовлетворены, даже больше,- сколько добрых слов было сказано. К тому же в Будапеште Губнер был, как и Жаботинский, новичком. Медаль была просто подарена Губнеру. Нет, не прикрыл меня в этот раз Жаботинский. Я шел навстречу одному из самых беспощадных испытаний. Лихорадка не давала мне забыть, где я и для чего. Проиграю - вылечу без выходного пособия. И прощай литература!

К сведению, никаких выходных пособий вообще не существует. Кончил выступать - выметайся на все четыре стороны, какие бы титулы ни имел, и знать тебя не знаем! Правда, за "хорошее поведение" иногда сохраняют стипендию на некоторый срок (тот еще хлыст для строптивых), однако я за "поведение" у спортивного и партийного начальства имел только "неуд.".

С 1961 года старшим тренером сборной был Николай Иванович Шатов, добрый и милый человек, бесконечно преданный "железу".

Глава 147.

Быть недосягаемым для беды! Быть спокойным! Пусть хотя бы внешне! Не подавать соперникам надежд и не растравлять их решимость! Да и спортивные журналисты падки на любую неосторожность чувств...

Пока сильный, довольно просто слыть волевым. Без соперников это, в общем, нехитрое умение. А вот не дрогнуть, когда сила на исходе, нет силы, ты измучен... Потом рриходилось наблюдать таких чемпионов, гораздых на похвальбы без соперников и жалких на ущербе силы, прижатых победным напором молодых атлетов. Не моргнув глазом они цепляли нулевую оценку в одном из упражнений: как же, лучше "нуль", чем проигрыш. "Нуль" - это еще не доказательство поражения и утраты первенства в силе, это вроде бы неудача, невезение - и только. Так и прятали за "нулем" свою чемпионскую доблесть. Или еще: обозначали травму... Сверхименитые...

Зато когда была сила, сколько сыпалось слов о своей замечательной воле, умении выступать! Знавал я, к сожалению, таких многомедально-легендарных чемпионов-тяжеловесов, беспомощных без всяческих "сосок" искусственного восстановления силы, прячущихся за "нулем" при любом напоре более могучих соперников. И наглых, грубых в успехе... Любимцы народа...

А тогда, в Будапеште, я мучился: как быть? Ведь я совсем не готов. Я еще даже не поправился от болезней и травм. Отказаться от борьбы? Изобразить травму? У меня их достаточно. Здесь мои рекорды все равно не будут побиты. Я останусь самым сильным.

Подлость?

Но разве я выступаю не с нарушением элементарных условий спортивной подготовленности? Я нездоров, поставлен в борьбу, к которой не готов. Разве это справедливо?

Но разве я - это я? Здесь, в Будапеште, я уже не частное лицо. А как хотелось им быть, только бы не входить под обязательность напряжений! Взять и сослаться на травму и сесть зрителем в зал...

А ведь меня ждали с новыми рекордами. Килограммы, собранные в Днепропетровске, разжигали страсти. Еще в феврале 1962 года шведский журнал "Ньюа Крафт-спорт" писал: "...Нередко рассказывают о том энтузиазме, с каким зрители приветствовали легендарного русского певца Федора Шаляпина в его турне по миру. Меня тогда не было, но я убежден, что Юрий Власов был награжден не меньшими овациями после своей легендарной серии рекордов на чемпионате Советского Союза в Днепропетровске... Пятнадцать раз его вызывали на эстраду и 1500 зрителей скандировали: "Вла-сов, Вла-сов, Вла-сов!"

Это было после того, как он взял 210,5 кг в толчке и набрал почти Невероятную сумму - 550 кг в троеборье..."

Как быть? Ведь уже не раз пряталась многомедальная сила за "травму". Я видел трусость, списанную как травму,- знаменитые имена! Зато никакого риска. Все напряжения, позор проигрыша - все мимо. Как быть, если в самом деле не годен к испытанию?..

Глава 148.

Трудно было определиться еще и потому, что я считал скорый уход из спорта решенным. Тоска о спорте? Разве "железо" - это весь я? Или имеет смысл лишь то, что венчается славой?

Меня раздражало непонимание моего намерения уйти из спорта. Неужто это достоинство - быть его заложником? Если смысл игры разгадан, взят, доказан, не есть ли эксплуатация выгод вся дальнейшая "игра"? Что общего в этом со спортом, где соревнуются дух и сила?..

Глава 149.

Могу ли я ответить силой?

Да, но с риском проиграть! Этот риск проигрыша не давал покоя ни днем, ни ночью...

Я опасался ослабления контроля над движениями. В нарушениях координации - риск. Сбои в попытках могут отбросить на веса, посильные и Норбу. Я нервно ослаблен, это похуже физической ослабленности.

Я тогда впервые задумался, поддается ли тренировке воля. Или мы с возрастом просто привыкаем сносить боль и беды? Но тогда это лишь обыкновенное терпение.

Что есть воля, ее закаленность?

Разные мысли не единожды лишали душевного равновесия. И не единожды я обкладывал их доводами. Правда, простоватыми, лобовыми, но я в них верил...

Итак, не прятаться! В любом случае продолжать борьбу, даже если и понесу настоящую травму. Не уступать.

Я отрубал концы - выступлю в любом случае. В конце концов, я мужчина, и сила, какая-никакая, со мной. Я могу и должен постоять за себя и... за всех.

Глава 150.

Атлеты самой тяжелой весовой категории выступали в воскресенье 23 сентября, на открытом стадионе "Непштадион" из-за огромного интереса к поединку. На параде представления я подсчитал - нас, участников, четырнадцать.

Накануне пролил дождь. Теперь было ясно, спокойно, но очень прохладно. Не только на трибунах, но и в проходах тесно от публики. Стадион восторженно приветствовал Шемански. Аплодисменты в мой адрес - жалкий шелест по сравнению с этими овациями. Это может усложнить борьбу. Когда в тебя верят, ждут результат, работаешь веселее, надежнее - настоящий попутный ветер для силы.

А репортеров! Боги благие, столько я видел лишь на Олимпийских играх!..

Как всегда перед стартом, кажусь себе чересчур слабым, сонным. Толкни - и рухну, ну совсем нет силы...

"...Власов, пока выступали товарищи по команде, томился ожиданием и с нетерпением рвался в бой. Было известно, что ветеран американской сборной Шемански значительно улучшил в этом году свои результаты и мог серьезно претендовать наг высокое место...

Присматривались и к девятнадцатилетнему Губнеру, второму в мире толкателю ядра (это ошибка, у Губнера был третий результат.-Ю. В.), который впервые принял участие в мировом чемпионате штангистов, но уже имел на своем счету результаты троеборья, превышающие 500 кг...

Учитывая огромный интерес публики к выступлениям тяжеловесов, организаторы перенесли соревнования из зала "Щпортгаранок" на Малый стадион. Погода улучшилась, но температура воздуха была все же очень низкой. На стадион в этот день пришло около десяти тысяч Зрителей...

Губнер стартовал со 165 кг. По этому скромному началу сразу стало видно, что юный штангист не будет претендовать на золотую медаль. К тому же было заметно, что и начальный вес Губнер взял с очень большим трудом.

И вот, наконец, вступили в борьбу и главные силы. На штанге 170 кг, на помост вызывается Власов. Нашему богатырю пришлось стартовать в трудной обстановке. Дело в том, что перед этим судьи и апелляционное жюри не зачли Эчеру (венгерский атлет.-Ю. В.) 165 кг... Несмотря на шум, Власов решительно подошел к штанге и легко выполнил жим. Тот же вес взял и Шемански, а у Губнера началась серия неудач, которая преследовала его потом во всех упражнениях...

177,5 кг жмет Власов. То же самое делает Шемански. Вдруг Юрию не поддаются 182,5 кг, а американец поднимает этот вес, правда, с явной остановкой во время жима. Но мнение судей- 2:1 в его пользу. Итак, он теперь впереди на 5 кг. В рывке обойти его будет трудно - ведь он совсем недавно побил мировой рекорд в этом движении. События, развернувшиеся при выполнении второго упражнения, были почти точной копией соревнований в жиме. Только теперь первым подходил к штанге Шемански, а Власов повторял его результаты. 150 кг берет американец. Столько же у Юрия. После них два подхода на этот вес не может реализовать Губнер. До этого у него было 142,5. Шемански вырывает 155 кг. Власов делает то же самое.

Третья попытка. На штанге 160 кг. Американец настроен по-боевому. Штанга с легкостью взлетает у него над головой.

И тут завершается аналогия с первым упражнением. Власову не удается взять 160 кг. Досадная осечка. Она позволила Шемански оторваться теперь на 10 кг, притом он легче Власова. Теперь, чтобы стать чемпионом, нашему спортсмену надо выиграть в толчке 12,5 кг. Власову нет равных в мире по выполнению толчка. Его рекорд равен 211 кг, но все-таки разрыв в 12,5 кг вызывал определенное беспокойство... появилось немало скептиков, предсказывавших неудачу советскому атлету...

Оставалось ждать решающих подходов. С огромными весами Власов хорошо знаком, а воли и уверенности в себе ему не занимать...

Губнер во втором подходе взял 182,5 кг, не дотянув в сумме троеборья лишь 2,5 кг до пятисоткилограммового рубежа.

Информатор объявляет фамилию Шемански. На табло зажигается цифра 190. Американец заметно волнуется. Он очень долго стоит у штанги, значительно дольше, чем перед жимом и рывком. Видно, он основательно перенервничал. Хотя у него в запасе 12,5 кг...

Шемански вскидывает штангу на грудь, но тяжесть придавливает его колени к помосту. Нет!

Проходят томительные минуты, и Шемански появляется снова. И вновь перед ним 190 кг. На этот раз он более решителен и после короткой подготовки выталкивает вес. У него в сумме 532,5 кг. Да, такого результата ветеран никогда не достигал. В этот день он как бы одержал победу над своим возрастом...

Теперь Шемански просит поставить на штангу 195 кг. Настроение у него лучше, чем после первого подхода. Вес взят! 537,5 кг! Товарищи обнимают Шемански и, бережно накрыв пледом, уводят с помоста.

Наступает пауза. Власов пока не появлялся. На табло возникает двойка, а вслед за ней два ноля. Зрителями овладевает волнение. На стадионе полная тишина. Быстро поднимается на помост советский спортсмен. Вот он уже у штанги. Не теряя ни секунды, берет ее на грудь, легко встает и выталкивает. Все получается так просто и обыденно, что забываешь, какая тяжесть в руках у Юрия. Так же быстро, как и появился, Власов скрывается в раздевалке.

Теперь на штанге 207,5 кг... Власов понимает, что у него еще два подхода. Тем не менее на третью попытку .надеяться нельзя. И он уверенно толкает штангу. Это - уже победа.

Овации заглушают голос информатора. У Власова в сумме 540 кг и первое место. Публика встает и скандирует: "Ю-ра!"

Зрители бегут по проходам поближе к сцене, а на табло зажигается цифра 212,5 кг. Верный себе, Власов хочет .в который раз улучшить рекорд мира в толчке. Вот уже штанга на вытянутых руках, но, составляя ноги, Юрий немного теряет равновесие... Тяжесть так и не дает ему выпрямиться...

Во время церемонии награждения Шемански улыбнулся и показал публике на Власова жестом, который означал: "Ну что с ним сделаешь! Разве его можно победить?.."" (Советский спорт, 1962, 25 сентября).

Без тренировки я обрыхлел и прибавил в весе. На взвешивании потянул 130 кг, Шемански-119,4 кг и Губнер - 124 кг. (Что значит слухи! Ведь писали, будто У Губнера 140 кг!)

По-разному воспринимали события очевидцы. Вот "отрывки из подробнейшего отчета венского журнала "Атлетик", дополняющие картину.

"...Юрий Власов был уверен в себе, он приехал в Будапешт, дабы получить еще один титул чемпиона мира, что, однако, не означает, будто Юрий самонадеян. Да и кто мог бы подумать, что кто-то из тяжеловесов вообще может стать опасным для русского великана? Начинающий Гэри Губнер или же "старик" Норберт Шемански? Юрий Власов - единственный штангист, о котором можно сказать, что он будет чемпионом мира. Это было единодушное мнение экспертов, за исключением разве американцев, которые знали, как хорошо подготовлен Шемански".

У нас с Богдасаровым не было определенного плана. На каких весах работать - я не представлял. Поэтому мы решили начинать в каждом движении с малого, а там смотреть, как сила. Позволит - идти на прорыв. Важно до рывка выбрать разницу в результатах с Норбом.

Осложняла выступление стужа: всего четырнадцать градусов! Близился вечер, точнее ночь. Низкая температура требовала дополнительной энергичной разминки. Каждый раз, сбрасывая шерстяной костюм перед большим помостом, я тревожился, не повредить бы мышцы - и так мечен-перемечен травмами. Как-то не хотелось потом "штопать" себя и учиться наново разным движениям. Воздух холодил в считанные мгновения.

Не помню, чтобы кто-нибудь работал после нас в такой холод. Ведь это был чемпионат мира, мы выходили к штанге в одном трико, по существу обнаженными.

Временами шум зала перекрывал голос центрального судьи, и я больше полагался на его жесты, чем на слух. Стадион яростно желал поражения мне. "Старик" Шемански покорил всех: спокойный, улыбчивый - за ним едва ли не вся история мировой атлетики. И в самом деле - важен результат. Все прочее - только сантименты...

Норб с первого и до последнего подхода выдавал именно превосходные результаты. Что творилось с публикой! Стадион грохотал, ревел, стоя приветствовал этого могучего человека.

Один из курьезов тяжелой атлетики в том, что никогда (почти никогда) не видишь соперника на помосте. Ты готовишься к выходу - самые горячие минуты, а в это время работает соперник (или наоборот). Даже если и досуг, смотреть не шибко будешь. Надо предельно собраться самому. Отвлечения рискованны. Держи в памяти будущие усилия, взводи себя командами, глохни для всего остального мира. Глаза твои открыты, но ничего не видят. И вообще ни к чему не чувствителен - весь в будущем движении. Если и есть слова, то дежурные. Сам их не воспринимаешь, нет для тебя ничего, есть только миг, сейчас шагнешь в него, сейчас!..

Как правило, я составлял представление о соперниках по разминке. На разминке-вместе. Потом кого-то из нас вызывают. Тогда один из твоих помощников следит за подходом соперника и доносит во всех подробностях, как он работает, есть ли ущербность в силе или, наоборот, целый "вагон" силы. Только щеришься на все слова...

На разминке Норб перебирал обычные веса. Я видел его в упор. Он всегда работал невозмутимо. И в этот раз тоже ничем не выдавал настроение. Мы разминались на одном помосте, на одной штанге и за кулисами стояли у одного выхода. Память сохранила резкие, повелительные жесты Хоффмана и оживление Норба, когда я поддался ему...

В жиме я выложился, что называется, до упора. Это упражнение более всего страдает от пропусков. Жим требует постоянной тренировки. Он очень чувствителен даже к пропуску трех-четырех дней.

"...Власов не смог одолеть 182,5 кг, и, таким образом, после первого раунда Шемански вел с преимуществом в 5 кг против чемпиона мира.

Это была непривычная ситуация для Власова. Раньше русский получал преимущество уже после жима. В Вене, например, он вел уже после первого подхода, с преимуществом в 25 кг против Зирка (США). На сей раз его опередил Шемански, а второй американец Гэри Губнер с весом в 172,5 кг наступал Власову на пятки..."

Я действовал неуклюже, но другим быть не мог. Я казался себе жидким и очень тяжелым. И еще страшно хотелось лечь и не шевелиться.

Тягостны эти обязательные паузы в час с лишним между упражнениями, ничего не стоит потерять себя. '.А было от чего: все рушилось. И я бессилен.

Отяжелевшим, грузным и незнакомым казался я себе. "...После жима были заключены новые пари. Перед началом турнира Власов девятью голосами против одного признавался фаворитом, теперь же шансы уравнялись (5:5).

Прежде чем оба аса подошли к штанге в рывке, еще двенадцать штангистов взошли на помост..."

Я не мог вернуть жим в считанные тренировки в рывке перед чемпионатом. Норб же практически довел свой жим до моего лучшего.

Я, будучи готовым в мае на жим 190 кг, сейчас едва взял 180. Это был удар! Ведь в рывке Норб не уступал мне, наоборот, был сильнее.

Я ждал чего угодно, но не этого увеличения силы в жиме. В таком возрасте так увеличить результат и суметь выложить его на соревнованиях!

Эксперимент, турне, нервная лихорадка, пропуск в тренировках на месяцы, травмы... Я пялил глаза в надежде хоть где-то найти опору себе, но везде - зал, публика, атлеты и спокойный, медлительный Норб. Еще одна проверка на живучесть. Давишься счастьем борьбы...

В рывке я не преодолел вялости. Перегрузки зимних тренировок, нервный срыв - все это сказалось на слаженности движений, особенно важной для темповых упражнений. Я терял штангу с момента отрыва от помоста. Не слышал ее, не управлял ею...

Ни одно упражнение не нуждается так в нервной свежести, как рывок. Стремительное упражнение, для которого все - скорость и слаженность. А именно эти качества в первую очередь и потерпели урон от болезни. Я не мог бороться. Штанга была чужой. Я жалел себя и презирал одновременно...

"...Итак, специалистам все стало ясно. Шемански и в рывке отыграл у Власова5 кг и, таким образом, его преимущество составляло уже 10 кг! Пари заключались 9:1 в пользу Шемански. По всему стадиону шли оживленные обсуждения случившегося; уже примирились с тем, что Шемански, а не прежний фаворит, будет новым чемпионом мира в тяжелом весе.

Другого мнения придерживались русские. За закрытыми дверями был произведен подсчет, точно изучена турнирная таблица и разработан план..."

Весь этот расчет был между нами - Богдасаровым и мной. Никто в наше дело не вмешивался. Само собой, были у нас и такие, кто хотел бы моего поражения. Как говаривал Сашка Курынов, "чтоб ты сковырнулся". И впрямь, давно пора поставить на место. Есть такая русская пословица: всяк сверчок знай свой шесток. Исключительно свободолюбивая пословица. Проветривайся на назначенном месте, говори назначенные слова, исповедуй назначенные истины - и проникайся их смыслом, в общем, будешь образцовым сверчком. Все последующие десятилетия ушли у меня на постижение глубин ,;этой мудрости. И помогали, конечно, их постигать, не без того...

После рывка в мою победу не верили, и свои чувства окружающие не скрывали. Среди тех, кто помогал мне, снова оказался верный Пиньятти.

Я действовал среди внезапной перемены отношения ко мне. Отчуждение публики, атлетов, тренеров, товарищей. Даже Сашка Курынов как-то приумолк, поджался, вроде я опасно заболел.

Выходит, если ты без силы-ты банкрот в жизни.

Это меня оглушило. Я понял все сразу, внезапно.

Так вот каков один из законов бытия! Надо быть сильным, а без этой самой силы ты не имеешь ценности, ты тень человека, с тобой вообще можно не считаться. Без силы ты не обладаешь ценностью, ты ничто... ; Твои мысли, чувства, страсти ровно ничего не значат без властного утверждения себя силой. Нет людей, почти нет, которым ты был бы дорог сам по себе.

Эта мысль прихлынула сквозь омертвение и потрясла меня.

Вот в чем одна из справедливостей силы...

Именно так: ты должен утверждать себя, проявлять силу - тогда ты человек, достойный дружбы и уважения.

Справедливость силы...

Но все это - бред слов. А мне нужно отвечать настоящей, вполне реальной силой и сейчас, через мгновения.

Надо отвечать силой, но как?!

Меня лихорадило.

Жидкое полотно пола готово было поглотить. Я озирался, ища опоры для своей силы. Отчаяние было в каждом предмете, любом звуке и во всех чувствах. Мне представлялось, будто я из лохмотьев чувств и плоти: нет ни силы, ни мужества жить...

Но действительность не давала уйти в себя.

Я выполнял необходимые разминочные движения,

что-то говорил, а самое главное - улыбался. Это была выработанная до автоматизма привычка казаться бравым, несгибаемым человеком. Лопнуть здесь сейчас же, но не показать, что мне трудно, что я дрогнул...

Впереди последнее упражнение. Еще есть возможность остановить Норба!

Я с трудом передвигался - каждый шаг огромная тяжесть.

На самом деле это было не так, я спрашивал после Богдасарова, ребят: я действовал четко и собранно. А мне казалось, я еле переставляю ноги, еле двигаюсь, и губы для слов - огромные, едва подчиняются...

Лечь бы! Забыть всех, все!

Толчок, если можно так выразиться, мое родное упражнение. Ноги у меня от природы сильны. Даже перерыв в несколько месяцев не мог их заметно ослабить. Я всегда держал очень большой запас силы в ногах. Я приседал на весах, которые намного превосходили необходимые. Я по шесть раз в подход без перенапряжений справлялся в приседаниях с весом 275 кг. Для тех весов, которые я брал в толчке, это сверхзапас, это гораздо больше, чем нужно.

Бездеятельность последних месяцев снизила энергию мышц, но только в этом сверхзапасе. Для тех же весов, на которых я собирался остановить Норба, энергии было достаточно. Я не сомневался, что выпрямлюсь со штангой и на 20 кг увесистей рекордной. Стало быть, веса, которые сейчас требует борьба, мне по силам.

Вообще вот этот сверхзапас свидетельствует о психологической неуверенности. Я устанавливал рекорды в толчке при запасе в 10-15 кг. Мне казалось, я выкладываюсь, а на деле я далеко не добирал до настоящей силы. Завораживало общее почтение перед рекордами, а вместе с общим и невольно мое, да и страх перед большим весом делал свое. Я считал, что его нет, а он вязал движение, оборачивался нетвердостью и неуверенностью движения.

Но где-то в глубине себя я чувствовал свое превосходство перед рекордами, сознавал истинную силу, хотя воля, а через нее и мышцы, подчинялись всеобщему поклонению перед рекордами, этому психозу робости.

Теперь я решил вытряхнуть себя. Потеряв за месяцы болезни часть силы, я все равно владел той, которая могла добыть победу. Важно преодолеть вялость и подавленность. Любая мысль переходит в твой физический строй. Надо помнить и быть господином своих мыслей!

Отчаяние и воля шли бок о бок.

Я должен был обойти отчаяние.

А правила соревнований навешивали ожидание, эту мельницу чувств, выхолащивали остатки веры и энергии. Жди час, жди еще.

Несмотря на стужу, я здорово потел. Я был рыхл, совсем не в форме. Я чувствовал себя громоздким, неуклюже-нескладным - мышцы за лето превратились в кисель, особенно на животе и боках. А жир - это всегда пустой вес. Я не годился для соревнований. Норб же на вид был свеж - совсем не запаренный.

"...Губнер допустил легкомысленную ошибку (в толчке.-Ю. В.) и бросил 182,5 кг, поэтому он должен был повторить попытку. Эта единственная неудавшаяся попытка была неприятна для людей Боба Хоффмана, так как они, возможно, хотели использовать Губнера как вспомогательную силу для Шемански.

Шемански хотел работать наверняка и потребовал для первой попытки 190 кг. Норберт, как казалось, чувствовал себя слишком уверенно..."

На запас в толчке рассчитывал и Богдасаров. Поэтому наши помыслы сосредоточились на организации последнего упражнения. А я все чужой себе - и мышцы, и движения. Какие-то обескровленные мышцы, без энергии, совсем глухие! На разминке штанга заваливает кисти, прессует, мнет меня!

Упрямо нащупываю движение.

Из отчаяния, тревог, неподатливости "железа" набираю нужное напряжение и связанность движений.

Мертвею на чувства. Не нужны сейчас, предают. Упрямством веду себя...

А потею! Будто из одной воды - и выжимать не надо, просто мокреть.

Над грифом жидок, как-то вихляв - все суставы елозят, не воспринимают равновесия.

Эти 200 килограммов! Самые сильные атлеты спотыкались о них в те времена. Тогда были свои мерки силы, сообразные пределам тех лет, а сознание и определяет степень и надежность усилия. 200 кг находились у пределов человеческой силы.

Я взял 200 кг в первом подходе - тоже своего рода рекорд, никто еще никогда (ни в какие времена) не начинал выступление с подобного веса. Следующим я обязан был атаковать вес меньше мирового рекорда лишь на 3,5 кг. На двухстах килограммах я делал как бы разгон. Длинный разрыв в весах - если бы я взял в первом подходе меньший вес, положим, 195 кг,- я не приспособился бы к перестройке на обязательный вес - 207,5 кг. Лишь они выводили на победу. Для них я и берег две попытки. Я должен был взять 207,5 кг! Другого выхода не существовало.

Разминаясь, я не бродил, я мотался по разминочной комнате. Я наступал не на пол, а давил себя: каждый раз ступнями придавливал в себе то, что отроду не имеет защиты. Это не выразить словами. Это какое-то надругательство над собой.

Да, выдумал же я себе развлечение.

И ничего от естественной силы. И улыбаться должен, обязательно бравировать: все это, мол, небольшая передряга, не больше.

А улыбаться и в самом деле должен. Зачем тут иначе журналисты, и сколько! У каждого в блокноте стопка чистой бумаги, у каждого ручка, полная пасты, и почти у каждого фотокамера.

На стадионе, да и едва ли не все атлеты, уже не верили в мою победу. Норба окружила говорливая, восторженная толпа. Конечно, есть чем гордиться...

Для победы мне следовало практически повторить высшее мировое достижение. А как на это сподобиться, из каких запасов, если я был жалок и беспомощен в жиме и рывке? Какой рекорд, если к нему месяцами выхаживают плоть, а я запущен в тренировках, потерян...

Какая победа?.. Я едва передвигал ноги, но надо, надо...

"...Шемански должен был повторить рекорд (на 190 кг.-Ю. В.) и уже набранные 200 кг были уменьшены до 195. Надежды в русском лагере росли, но Власова все еще не было видно..."

Я караулил. Действовать наверняка я мог только после использования Шемански всех трех попыток, когда он выйдет из игры. Тогда станет ясно, какие веса атаковать. И я ждал, уже понимая, что мой первый подход скорее всего будет на вес 200 кг. Всего два года назад в Риме этот вес с небольшой добавкой был тем, который закончил мое выступление и потряс воображение людей.

"...Во втором подходе Шемански уверенно толкнул 190 кг. Власова еще нет, и русские не заявляют о тяжести веса, выбранного для первой попытки. Чтобы выиграть время для Шемански (ему надо было отдыхать, это время давала попытка Губнера. К сожалению, рядом со мной не было Жаботинского, который вот так бы прикрыл меня.-Ю. В.), американцы вывели на помост Губнера. 192,5 кг Губнер одолеть не смог, но на это, кажется, никто и не рассчитывал. Вслед за ним Шемански взял 195 кг и безукоризненно вывел вес на вытянутые руки. Ликование в американском лагере, ликование на стадионе! Шемански набрал в общей сумме 537,5 кг, на 7,5 кг больше, чем Власов в 1961 году в Вене.

Все это не взволновало русских. Власов для первой попытки потребовал 200 кг. Взошел со своим тренером на помост, решительно подошел к штанге, мощно поднял ее, оторвал от себя, как пушинку. Это был другой Власов, не тот, которого мы видели в жиме и рывке. Нам казалось, что он отмел от себя все препятствия. 5 из 10 кг Власов отвоевал у Шемански. Однако он должен был набрать 7,5 кг, так как тяжелее американца. 207,5 кг установлены на штанге, и Власов, так же как и при первой попытке, решительно поднялся на подиум..."

Я вышел на этот околорекордный вес в 207,5 кг, забыв себя. Пусть со мной что угодно, но вес будет моим. А с ним - все доказательства.

Я уже знал по опыту: при такой настроенности мышцы работают точно и в силу. Я взял вес на грудь и встал так, словно не болел и тренировался что надо. Но в последний миг, когда подсел для посыла штанги с груди, слабость поразила мышцы.

Внезапное бессилие! Понял: отправлю штангу наверх - не удержу.

К счастью, я только подсел, гриф еще не сорвался с груди. Иначе попытку засчитали бы как использованную - таковы правила.

Я оборвал движение, вернулся в стойку. Слабость не должна быть в мышцах.

Я не мог долго стоять - гриф душил. Несколько лишних секунд - и кислородное голодание, за ним - потеря сознания. Но я все же проникся решимостью - надо! Все чувства под контролем. Ни одно не отзовется малодушием в мышцах. Теперь можно! Мой мир, мои чувства!

Я подсел - и послал штангу наверх. Есть!..

И снова - венский "Атлетик".

"...Американцы вели себя дисциплинированно, хотя у них и была причина для протеста (американцы, Оскар Стейт и некоторые другие, усмотрели в том посыле с груди нарушение правил.- Ю. В.). Возможно, они не сделали это потому, что увидели: Власов, если будет нужно, уверенно возьмет 207,5 кг и в третьей попытке. (Точно, такие вещи доказывают только силой - справедливость силы.- Ю. В.).

Для последней, третьей попытки Власов потребовал 212,5 кг - толкнул вес, но его повело вправо, и в дополнительной попытке Власов не смог удержать 212,5 кг.

Юрий развел руки, пожал плечами, как будто хотел сказать ликующей публике: "Я охотно сделал бы для вас рекорд мира, но, к сожалению...""

207,5 кг и в самом деле оказались в те минуты доступными для меня, и зафиксировать их в повторной попытке не являлось задачей. Я рвался к убедительной победе - поэтому атаковал 212,5 кг. И если бы не досадная потеря равновесия, когда штанга уже надежно вышла наверх и я составил ноги, попытка попадала в зачет.

Лавиной на меня обрушилось облегчение. Все, не надо выворачиваться, все! Схватив чей-то халат, я начал размахивать им, как флагом. У меня дрожали руки, голова, ноги, тело. Я не мог унять дрожь.

Все, все кончено, все позади!

В последний раз я выдал свои чувства, когда вот так схватил халат. Никогда после я уже ничем не выдавал их, что бы со мной ни случалось.

После меня спрашивали: "Было жутковато?" - это перед решающей попыткой на 207,5 кг.

Да нет же, я не боялся и не переживал в обычном смысле. Я настолько был измучен, настолько отяжелел физически - будто не мое тело, а стопудовая тяжесть. И самое главное - нервы: ну будто это все не со мной происходит. Какое-то беспредельное омертвение.

Естественная реакция вконец заезженной нервной системы.

Я напрягал последнюю волю, те смутные волны ее, что едва могли сойти за возбуждение. Я должен был прорваться через изнуренность и безразличие, прорваться к нужной силе...

По существу, не тренировался май, июнь, июль - это уже провал. Даже при великолепном, нетронутом здоровье на восстановление после такого пропуска нужны полгода, а ведь я был еще разложен лихорадкой.

Я надеялся на свое превосходство в силе, но оно оказалось уничтоженным Шемански. Он не стоял на месте - и сумел сложить силу, которую я даже и предположить не смел за ним. Ведь старый атлет, избитый нагрузками, дважды прооперированный, да и физически вроде пожиже, а поднялся - исполином...

Я надеялся на свое превосходство в результатах - до сих пор оно было куда как внушительно. Пусть осяду - это неизбежно в такой скверной форме, вернее, жалком ее подобии, но все равно буду выше соперников, пусть незначительно, но выше. Я строил расчеты, не сомневаясь.

Надо было вычерпывать все из воли, иначе говоря, нервной системы, без этого я безнадежно проигрывал. А что вычерпывать, коли вся нервная энергия на донышке, и донышко не прикрывает? Я пуст - и силой, и волей. Все эти месяцы меня жгла одна нескончаемая лихорадка...

Справедливость силы...

Глава 151.

Большой спорт со временем начинает угнетать своей публичностью, как и некоторые другие профессии. Вся жизнь на виду - и немало людей стремится вмешаться в нее. И чаще всего уклониться невозможно: это все идет от чистого сердца; уклонение будет выглядеть как высокомерие, пренебрежительность. Постепенно все это повышенное внимание создает определенный психический стресс. Не только тебе, но и твоей семье жить становится нелегко.

Твое личное, дорогое уже доступно почти всем - это очень ранит, лишает многие отношения чистоты, нежности...

Порой казалось, я дышу отравленным воздухом.

Люди поучают, обижаются, навязываются, сплетничают, грубят, попрекают своей "любовью" - дни и ночи этот вал чужих людей.

Каждый требует внимания, а таких ведь тысячи - это уже не сложно, а больно, порой даже очень. Люди звонят, пишут, приходят, обращаются на улице...

Меня очень тяготила публичность моего положения - всего того, что люди с такой мечтательностью называют славой. Я мечтал сбросить все это с плеч, чтобы никто не имел прав на меня. Печально, но, к сожалению, слишком часто так: нас не любят - в нас нуждаются. И меня... используют, но мне никто не рад.

Глава 152.

Будапешт.

Несмотря на резкое столкновение в мнениях, я поддерживал с Оскаром Стейтом в будущем добрые отношения, Да, теперь публика ликовала. Меня ошеломила восторженность одного из репортеров. Оказывается, он, несмотря ни на что, ставил и ставил на меня. Предложения сыпались со всех сторон, и он не уклонялся. Он поступал наперекор фактам и мнениям знатоков. Репортеры уже передавали в свои агентства и газеты сенсационное известие о моем поражении, а он подписывал условия очередного пари... И теперь он высыпал передо мной в шезлонг целую охапку купюр - выигрыш в тысячи долларов... И говорил он каким-то путано-надтреснутым голосом, срываясь на крик. Он подарил мне серебряный католический крестик, сняв с себя...

И о другом, очень важном, что не дает покоя. Сталкиваясь всю жизнь с карательной силой, угрозой подавления именем государства, я много лет решал одну и ту же задачу: что же такое Родина? Я пришел к выводу: государство и Родина - это разное. Когда я впервые сформулировал эту мысль, она потрясла меня.

Государство и Родина - это разное...

Как же плохо я держался на ногах! Зыбка и неустойчива была вера в жизнь. Я после понял: меняю кожу. Я и представления не имел, каким может быть мир. Надломлен, загнан - катком прокатит через тебя, вернее, через то, что осталось от тебя. И все его милосердие!

Я был беззащитен и потому надорвался.

Там, в Будапеште, нервное расстройство давало о себе знать находами совершенно черного отчаяния, безнадежностью. Господи, хотелось разбить голову о стену - и забыть, навсегда все забыть!

Я старался все делать так, чтобы никто не догадался, как мне худо и что со мной. Впрочем, задушенность и какая-то безмерная усталость этому весьма способствовали. Со стороны я походил на весьма уравновешенного человека. Еще бы, я был поглощен борьбой в себе.

Нервная система буксовала, отказывала сносить все обилие новых напряжений.

Я был стиснут стенами. Настоящее удушье отчаянием и ужасами. Воздух застревал в груди. Уйти, лечь, не шевелиться, не видеть и не слышать. Будь все проклято!..

И все же я должен сложить все подходы, хотя это сверхнатуга на несколько часов. Я не смел быть другим, я должен был держать себя в руках, чтобы выворачиваться наизнанку в новых усилиях. Отступать некуда. Все решить и разрубить могла только борьба...

Ссылка Жаботинского на больную кисть...

Мое воспитание в спорте было несколько иным. Без запасных, без подстраховки - сразу в пекло самой злой борьбы - за звание самого сильного атлета в мире. На чемпионате мира в Варшаве я оказался перед грозным соперником - и никакого опыта международных встреч. Разве выступление в Лейпциге без соперников - это опыт?.. А тогда, там,- могучий Брэдфорд, зал, настроенный против меня, ухабы срывов, растерянность. А уклониться - и помышлять не смей.

Да если бы там у меня оказалась не в порядке кисть, все равно я должен был работать. Ведь работал я с восемью здоровенными нарывами и температурой за тридцать восемь градусов в Риме - все на грани сепсиса.

И здесь, в Будапеште, я тоже не смею отказываться. Смысл этой борьбы выше меня.

Я уже усвоил: жесткая борьба не всякому по плечу, даже очень не всякому. И я уже знаю, что такое предельное натяжение воли и мышц в схватках, равных по силе. Тут вместо души - камень, гвоздями дышишь... Поневоле сошлешься на кисть, спину, грипп...

Часы выступления...

Мне казалось, я с величайшим трудом переставляю ноги. Это не ноги, а чудовищные глыбы - их не оторвать, вбит в землю. И вместо век какие-то пудовые покрывала. Даже на ненависть к сопернику нет сил - только высчитываешь килограммы и свое тело: как выставить его под тяжестью, как провести тяжесть. Мутно, надрывно держать голову...

Почти все лето без тренировок и в лихорадке. Почему "почти все лето"? Да все лето без тренировки! Те редкие - это не работа...

И еще нервная болтанка без конца и начала. Словно чья-то гигантская рука втирает меня в землю...

Не мышцы - кисель, сам разжиженный, дряблый, всякая силовая выносливость потеряна. Какой тут тонус? Какой праздник сильных? С неприязнью, граничащей с ненавистью, посматриваю на репортеров, особенно на одного: трется тут...

Тяжко, медленно пропускаю через сознание все, что происходит вокруг. И одна забота: чтобы никто ни о чем не догадался. И не только потому, что примут за желание оправдаться, скрыться за болезнь перед могучим натиском соперника. Если бы только в этом... Но ведь как поймут, если хоть на волосок догадаются, что со мной?.. Ведь во веки веков всякая нервная болезнь вроде позорной болезни, вроде клейма! Кому какое дело, что это истощение нервной системы, что это временно, что это издержки эксперимента?..

И потом, все это имеет для меня огромный смысл - смысл жизни. Если я выиграю, значит, я абсолютно здоров, никогда ничего со мной уже не случится. Я должен повторить "финское" доказательство.

Таким образом, я решал для себя самую сложную задачу, она уже не имела ничего общего со спортивной. Тем, что выиграю, буду первым, докажу себе, что совершенно здоров, нет и не будет со мной ничего и нервы мои в совершенном порядке, только зверски истощены...

Я смотрел на мир затравленно и в то же время с надеждой-Все было подернуто пеленой отчаяния. Я пробивался через ее липкие прикосновения. Она отравляла безнадежностью, ужасом. Я все время уговаривал себя, убеждал, что это не так. Я был наполнен беззвучным стоном и, однако, пробивался вперед - только так я мог обрести себя и победу. Мне казалось, я топчу себя, наступаю на живое тело, лицо...

И сразу после зачетной попытки, сознания победы - усыхание черного человека во мне, на всем нарастание света, какое-то пробуждение людей. Не я, а они казапись мне неживыми, отодвинутыми на какую-то ватную неслышимость. А теперь настоящий проблеск света, нарастание света, и все голоса, звуки - в настоящую силу.

Все, я выбрался...

Глава 153.

Любовь к женщине... Что может сравниться с этим чувством? Оно дает осознание своей силы, всемогущества, бесконечной веры в себя.

Это любовь уберегает тебя от падения. Она поднимает тебя из ничтожества падения. Она не позволяет человеку быть жалким и грязным. Она делает тебя красивым.

Это любовь дает великое чувство отцовства.

Бесплодна, засушенно-черства жизнь без любви. Все чувства - недоразвитые стебли чувств, размытая тень настоящих чувств.

Я думаю, человек не пройдет и ничтожной части назначенного пути без любви к женщине. Он не выживет, отступит. В горестях, усталости, боли он предаст себя и свои цели. Это огненно-нежное чувство напоминает всем о таких "химерах", как честь, необходимость отказа от себя, презрение к себялюбию. Именно это чувство дает мужество увидеть себя в истинном свете... нередко достойным презрения. Благословенна любовь! Пусть каждый шаг осеняет страсть!

Ни возраст, ни увядание, ни все приметы старости не имеют власти над любовью

. Благословенны, благотворны, солнечно пронизаны все дни и часы любви к женщине - месяцы, годы, жизнь...

Любовь заколдовывает время, и оно, время, теряет власть над чувствами: любовь остается любовью, только это чувство с возрастом становится чище и нерасторжимей. И уже все в любимой женщине кажется великим даром.

Ты прав: что может быть важней

На свете женщины прекрасной...

Глава 154.

После победы Норба в двух первых упражнениях многие репортеры поспешили оповестить редакции о моей несостоятельности. На эпитеты в заголовках не скупились. Еще бы, я должен был начинать последнее упражнение с 200 кг, а в то время их могли поднять всего три человека, считая и меня.

Несправедливые отчеты о борьбе оскорбляли. Верно, человек удивительно защищен против жары, стужи, микробов, но беззащитен перед завистью, ограниченностью, жестокостью. Те газеты, те люди, которые писали самые проникновенные слова, теперь не стеснялись. Я, по их разумению, выдохся, навсегда выдохся, и вообще не атлет, а тряпка. Потому нечего стесняться. Но ведь большой спорт глубже зрелища. Это целая жизнь, это знания, поиск, право на ошибки. Нельзя, чтобы он сходил только за зрелище.

Чувство зла. Носить его невыносимо. Я не могу взять в толк не само чувство ненависти - оно может быть. Но природу постоянного зла, устройство этого чувства я не в состоянии понять.

Обиды. Они оставались, но это другие, от несправедливостей.

Да, на соревнованиях меня охватывала неприязнь. Это от неприятия соперника. Это в природе борьбы. И уже после третьего, и последнего, подхода в толчковом упражнении - им заканчивается соревнование - я оказывался пуст для этого чувства.

В большом спорте меня угнетала власть людей вообще - их право судить, вмешиваться. Я понимал неизбежность этого. Ты уже не есть ты. Ты для всех. И все же...

Будапешт. Тяжелая игра, даже, пожалуй, чересчур... Но я многому научился. Я не знал очень многого. Будь спорт лишь игрой в превосходство, в торжество самых выдрессированных мышц, давно бы забросил "железо". Недаром я испытывал эту потерю смысла после Рима и завис тогда в бездействии сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь, январь, февраль. Считай, год надо восстанавливаться, только восстанавливаться, а соперники не ждут, уходят вперед...

Точно это передал Джек Лондон в повести "Первобытный зверь":

"- Вначале меня бокс не интересовал.

- Видите ли, это было для него слишком пустяковым делом,- прервал его Стьюбенер.

- Но потом,- продолжал Пэт,- когда пришлось состязаться с хорошими бойцами, настоящими и крупными боксерами, дело показалось мне более...

- Достойным вас? - подсказала она.

- Да, вы верно поняли,- более достойным меня. Я увидел, что дорожу своей победой... да, действительно дорожу. Но все же бокс поглощает меня целиком. Видите ли, каждый матч является задачей, которую я должен разрешить своим мозгом и мускулами, хотя до сих пор я ни разу не сомневался в исходе состязания..." (Лондон Д. Полн. собр. соч., М., 1928, т. 6. С. 68-69).

Все так, но я не мог позволить себе быть увлеченным одним спортом. Впрочем, и Пэт Глэндон шел к осознанию и других ценностей жизни...

Хоффман после соревнований сказал мне: "Вы были похожи на тигра, которого долго дразнили и выпустили из клетки".

В напряженной обстановке я действую, наверное, как и все: я могу колебаться, даже уклоняться от борьбы, но только до определенного предела, когда меня, 'что называется, не загонят в угол, то есть до определенной взве-денности чувств, потом я вдруг разом теряю к себе жалость и готов сделать с собой все, что угодно, но подчинить себе обстоятельства и настигнуть цель, решить ее. В такие мгновения, часы, дни для меня теряют значение боль, страх, последствия и вообще любые тяжести преодолений, к сожалению - и благоразумие. Холодная ярость ведет меня к цели. Только цель - больше для меня ничто не существует. И ни возраст, ни опыт не изменили этой особенности. Она такая, какой была в юности. Только в этой ярости я перестал терять себя. Зло и беспощадно пробиваюсь к цели, не утрачивая способности слышать и воспринимать мир вне себя.

Журналисты подхватили слова Хоффмана. Не знаю, на кого я был похож, но я едва не проиграл, это факт. Впервые после соревнований я чувствовал себя совершенно опустошенным. Более четырех часов испытания, казалось, вколотили меня в землю. Надо было их пережить. Ведь в мире нет другого спорта, где поединок ведется столько часов и один на один с соперником и с предельным напряжением... (Сейчас, с отменой жима и введением двоеборья, выступления и тренировки значительно упростились).

Глава 155.

Однако ж все эти испытания я вынес, окрепнув, хотя они, можно сказать, по-своему искалечили меня. И вынес не из одной восторженной любви к будущему, ради этого будущего - того будущего, в котором я смогу делать свое первородно-дорогое дело - писать. Я мостил путь к этому будущему годами учения, оплаченными годами тяжелых профессиональных тренировок.

Нет, я очень любил силу. Это была преданная, нежная страсть, насытиться которой я так и не сумел во всю жизнь. И сейчас, уже на пороге старости, я предан силе, как в юности, если не горячей. И свои нынешние тренировки (не боюсь быть дешево-выспренным) я пью с таким же наслаждением, как в те далекие годы, когда я жаждал великих свершений, женской любви и непобедимости силы, неустрашимости силы, гордости силы.

Всю жизнь я был очарован силой.

Я не щадил себя и расшифровывал ее письмена, расшифровывал...

Справедливость силы...

Глава 156.

Первые шесть мест среди атлетов тяжелого веса заняли: Ю. Власов (СССР) - 540 кг; Н. Шемански (США)-537,5; Г. Губнер (США)-497,5; К. Эчер (Венгрия) -482,5; М. Ибрагим (Египет) -477,5; И. Веселинов (Болгария) - 470 кг.

Победила команда СССР - 39 очков. На второе место вышла команда Венгрии - 26 очков, на третье - команда США - 26 очков.

В порядке весовых категорий чемпионами мира стали: И. Мияке (Япония), Е. Минаев (СССР), В. Каплунов (СССР), А. Курынов (СССР), Д. Вереш (Венгрия), Л. Мартин (Великобритания), Ю. Власов (СССР). Спустя три месяца к медалям чемпиона мира и Европы 1962 года прибавился приз "Комсомольской правды". Этот приз - фигура льва из красного дерева - мне присудили по результатам читательской анкеты как "советскому спортсмену, который проявил в соревнованиях максимальную волю к победе".

...А тогда мы с Наташей постарались поскорей остаться одни. Вернулись в номер. Заснуть ни я, ни она не могли. Снова и снова окатывали нас мгновения поединка. Восторга не было.

Мы мечтали о радости отказа от всего того, что называют славой. Нами владела спокойная уверенность в достоинстве освоения того, что мы считали своим назначением. И в то же время мы сознавали, что не готовы к будущему. Еще выиграть время, спортом выиграть. Необходимо выиграть... Так я считал и чувствовал....

И еще я знал: 600 кг, ради которых столько испытано, практически открыты. Дорога к ним в основном пройдена.

Теперь, после выступления, я мог пустить в себя все мысли, снять запрет с любых чувств. Мог и смел.

Как долго продлится болезнь переутомления? Эта липучка мешает шагнуть в настоящие тренировки, а мне надо спешить. Я должен взяться за тренировки тотчас. После того, что случилось, тотчас. Соперники вышли на мой вчерашний результат. Разница в нашей силе -всего два года. Они готовы на мой результат 1960 года - значит, в два года способны достать меня, если я буду стоять.

Эта гонка - не исключительность моей судьбы. Таков всеобщий закон спортивной игры.

Трудно все это было назвать радостью победы. Я держался на внушении, что моя борьба с предельным напряжением, преодоление сопротивления среды нужны всем как часть их борьбы, часть общего движения. Победы большого спорта дают энергию для любой другой борьбы.

На этом чемпионате я совершил большую глупость. В Москве дал согласие передавать спортивные отчеты по дням соревнований для газеты "Известия". Это безумие! В репортажах я обращался к тому, о чем старался избегать думать. Надо было расспрашивать участников борьбы за призовые места, писать отчет и передавать по телефону в Москву, а это всегда было очень поздно вечером - ведь соревнования кончались к полуночи, а то и позже...

Я засыпал чуть ли не на рассвете. Тренер считал это грубой ошибкой. Еще бы, такой груз к лихорадке! Уж воистину: бог долго ждет, да больно бьет!

В Вене мне это удавалось делать иначе. Я передавал на другой день или сразу писал обзорный материал.

Но тут, в Будапеште, я вдруг ощутил, что это такое - совмещение груза ожидания соревнования с заботами репортерства. Ведь ожидание поединка - это предельное сбережение силы, предельно возможное успокоение перед взрывом силой...

Глава 157.

Собственно, что страшного в поражении? Конечно, задевает самолюбие. И все же...

Но тогда я внезапно ощутил, что проигрыш способен стереть весь труд. Ничтожным предстает прошлое перед мощью новой победы.

И вот это (раньше понимал, оказывается, чисто умозрительно), в какой-то мере надломило меня. Я начал считать то время, которое остается до ухода. Время ухода - Олимпийские игры в Токио. И ни дня больше. Я рассчитывал вложить в это расстояние сумму в 600 кг. Слишком много пройдено, уже утрачено невозвратно, чтобы не довершить бросок. И потом, я не успеваю с ученичеством в литературе.

Везде и во всем следовало спешить. Уплотнить время. Свести к наивысшей краткости...

Будущее же силы вообще, ее неиспользованность в полной мере при уходе из спорта на Олимпийских играх в Токио теряли значение. Эта игра не имеет конца...

Я бы уничтожил напечатанное в те годы. Слабое утешение в словах Б. Шоу: "Невозможно написать хорошую книгу, пока не напишешь несколько плохих".

Я писал после тренировок, соревнований. Время буквально воровал у силы, учился писать в ущерб и за счет силы, настойчиво печатал ученические работы. Знал - времени на учение не будет. Пока я атлет, это время есть, сила обеспечивает это время. И я торопился. Отнюдь не из жадности к успеху. Знал наверняка: никто другой не понесет на своих плечах бремя ученичества, кроме моей же силы. Только она обеспечивала ученичество. Спорт отнимал энергию, но давал время. Спорт награждал по-своему очень интересной жизнью, однако суживал интересы. Все подминали под себя тренировки, тысячи тонн "железа" и нервная, напряженная жизнь поединками.

И всегда присутствовал тот день - последний день, когда сила станет ненужной. Точнее, я для большого спорта стану чужим. День, назначенный каждому. Этот последний день.

И я спешил. В спешке приближал тот день и, главное, очень много терял в силе. Но другого выхода не существовало...

Спорту мировых результатов нужен лишь самый сильный.

Это всегда утверждает последний день.

Я не мог отделаться от мечты писать. Правда, не представлял, что это такое в действительности...

Опился я тогда силой. В душе уже зрела обида на необходимость прислуживать ей, быть не таким, каким хотел; жить не так, как хочу. Большая игра отнимала у меия мечты, заставляла говорить то, что я не хотел. Штанга, диски, рекорды присвоили мое имя. Меня оскорбляло, что без них я значу ничтожно мало. Я становился придатком "железа". И до меня ему не было никакого дела...

Легко сказать: пиши, спеши писать! А какой ты после тренировки, ведь вся энергия вычерпана. Какой кофе тебя возродит - все это байки... Пишешь мертвой рукой. И только сознание, что надо, что это - единственная возможность, не позволяет послать все к черту и лечь, лежать...

Но кто, кто пройдет этот путь вместо меня?

Глава 158.

Разбираю архив. Почему с этим человеком не поговорил? А вот с этим? А это что за история - такой человек, такие события!.. И поздно, поздно! Нет большинства в живых. Или разделяют страны.

И раздумываю: что же это за самодовольство - столько пропустил, не принял в себя! А потом, все та же правда той жизни: слеп был от усталости и усталостью. Все это видел, всех видел, а сил недоставало...

И еще: детский большой спорт вызывает глубокое сожаление. Я знаю силу переживаний в турнирах высокого класса, тяжесть тренировок, ограничения жизни ради результата. Что она оставляет подростку от жизни, что требует от него? Разве способен подросток дать себе отчет? "Ведь он участвует в большой игре взрослых. В игре по законам и правилам взрослых...

Уже после Нового года я прочитал и этот отклик парижской газеты. Он обрадовал. Значит, тогда, в Париже, все сложилось не так скверно.

"В сентябре в Будапеште будет разыгрываться первенство мира и Европы 1962 года. Власов, без сомнения, получит еще две золотые медали и установит новые мировые рекорды.

Французская федерация тяжелой атлетики пригласила Юрия Власова приехать после чемпионата во Францию для выступления в Париже, Лионе, Лилле и Марселе. Был предложен даже день первого выступления - в пятницу 28 сентября в парижском Дворце спорта. Советская федерация отклонила это предложение...

После напряженной подготовки к состязаниям и после усилий, проявленных на чемпионате, мышцы и нервная система атлета требуют отдыха. Власов дал доказательства своей силы и неутомимости во время парижского и финских выступлений, но такие опыты не следует повторять.

Этого исключительного чемпиона нужно бережно вести и хранить для Олимпиады 1964 года в Токио.

И все же мы не теряем надежды снова увидеть Власова в Париже.

Председатель Французской федерации тяжелой атлетики Жан Дам, который сообщил нам о решении советской федерации, сказал:

- На первенстве мира в Будапеште я поговорю с советскими представителями. Если Власов сможет приехать в Париж во время зимнего сезона, наша федерация берется организовать спортивный праздник, но нам необходимо участие Власов? чтобы создать подлинно грандиозное зрелище. Париж и публика хочет увидеть советского чемпиона в полной форме. Своей силой и обхождением он очаровал парижан...

Так или иначе, Французская федерация празднует в 1964 году пятидесятилетие своего существования. По этому случаю она организует в Париже чемпионат Европы (этот чемпионат состоится в Москве.- Ю. В.). Таким образом, парижане увидят команду лучших советских штангистов с Юрием Власовым во главе.

По этому поводу Чарли Микаэлис - директор парижского Дворца спорта сообщил нам перед своим отъездом на Канарские острова:

- Мы думали открыть сезон 1962/63 года во Дворце спорта выступлением Власова. К сожалению, этот проект неосуществим. Все же надеемся, что сможем представить парижской публике русского атлета, который, несмотря на свое короткое выступление на помосте нашего театра, произвел на всех большое впечатление своей мощью и великолепной техникой.

В утешение Микаэлис сообщил, что в ноябре на сцене Дворца спорта выступит знаменитая труппа И. Моисеева..."

"...Такие опыты не следует повторять..." А меня уже манили новые "экстремные" тренировки. Я с вожделением прикидывал нагрузки и будущую силу. Я непременно добуду ее. Я дам ответ силой.

О самом предложении (выступать в новом парижском Дворце спорта) я узнал несколько позже, на Московском чемпионате мира по тяжелой атлетике в 1975 году... через тринадцать лет... Щелоковы определяли жизнь: что нам делать, куда ездить и ездить ли, что писать и славить и вообще все-все...

После чемпионата в Будапеште я, конечно, мог оставить спорт... и не мог. Уйти - значит пустить на ветер весь труд ради главного результата, доказательства интересных путей. Результат заложен в меня. Нужно лишь привести себя в порядок и еще кое-что подработать. Да и просто уйти после такого поединка - значит расписаться в трусости.

Уйти лишь после победы. Настоящей победы.

Я не был сломлен. Я знал, как в действительности обстояло дело.

Какие это были тренировки, характеризует история с моим товарищем. Он был моложе меня, одарен физически, честолюбив. Ему казалось, он ничем не слабее меня. Словом, он увязался за мной в тренировках. Окружающие подстегивали, это был, в общем, нездоровый азарт, своя маленькая гонка, притравливание меня результатами тренировочных весов. Мол, вот цена твоей силе: парень работает на твоих весах - ни одного пропуска.

Пропуски, конечно были. "Пиковые" веса ему были не по силам, но в остальном он шел за мной почти плечо в плечо. Так мы отработали зиму 1961/62 года.

Я только поражался энергии своего напарника.

Лет через пятнадцать он признался мне, что именно те зимние тренировки убили в нем атлета. Они его так придавили, что потом он едва мог вести обычные тренировки. Отупляющая усталость лишила свежести и желания тренироваться. Прошел год, другой, а возрождение так и не состоялось. Отвращением остались в памяти для него та зима и... штанга.

А ведь со мной тренировался не новичок, а мастер спорта и рекордсмен страны в первом тяжелом весе.

Я приступил к правильным тренировкам. Прервал их лишь в конце декабря 1962 года на восемнадцать дней, когда с советской делегацией вылетел на Кубу.

Следовало завершить цикл тренировок, который выводил меня на результат 600 кг. Я верил в их достижимость. Одновременно, предвидя близкий конец в спорте, резко увеличил литературную работу. Поспевать с учением, поспевать... Ничего, что руки мертвы усталостью, не всегда так будет...

Мне казалось: вместо души у меня огненный расплав и он жжет, жжет... ни мгновения покоя.

Я не сомневался: раздвину завалы неудач, просчетов и снова узнаю счастье возрождения в силе. Из болезней и срывов я выходил закаленным и с запасом сил. Пусть эксперимент был жесток и во многом неоправдан, но силу я добыл.

Счастливы ищущие!

---

Адаптировано для Интернета - Хаммер, 2001 год